МАКСИМ ВАЛЕРЬЕВИЧ КИРЧАНОВ
(Воронеж),
аспирант кафедры международных отношений и регионоведения Воронежского государственного университета. Сфера интересов: история Латвии, проблемы наций и национализма, европейская идея
ОСНОВНЫЕ ИДЕЙНЫЕ КОНЦЕПЦИИ ЛАТЫШСКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ В НАЧАЛЕ XX В.
Начало XX в. - принципиально важный и особый этап в истории латышского национального движения. Важнейшие идейные изменения совпали с политическими процессами - революционными событиями и образованием латышских политических партий. Под влиянием этих изменений в идеологии латышского национализма стали просматриваться новые веяния. Идеологическим переменам способствовало усиление латышской буржуазии в экономической, а интеллигенции - в политической сфере.
Первые годы столетия были ознаменованы важными процессами и изменениями в развитии региона в составе Российской империи. Латвия к 1900 г. была «сильно индустриализированной и социально расколотой». Латвия, как считает современный латышский историк Янис Тауренс, представляла собой «современную индустриальную территорию на уровне Запада, форпост индустриального развития и мобилизации России». Политика Российской империи, проводимая на территории Латвии, была характерна для всех национальных районов империи. Имперская политика в данном регионе имела относительно прочные и устоявшиеся традиции. Она основывалась на сочетании двух различных подходов: с одной стороны, она несла в себе сохранение на местах некоторых элементов самостоятельности; с другой, ее неотъемлемая черта - централизация и унификация. Ориентируясь в первую очередь на местные реалии и национальные особенности, на обстоятельства времени и места, правительство стремилось гибко сочетать применение этих принципов, начало XX в. было тем этапом, когда имела место активизация большинства национальных движений, которая отличалась общеевропейским характером. Активизация национальных движений прошла и по всей территории Российской империи, особенно по менее русифицированным регионам, население которых смогло сохранить свою национальную специфику. К XX в. история латышского национализма насчитывала уже по меньшей мере пять десятилетий, а латышские общественные деятели, «образованные слои недоминантных этнических групп», уже имели определенный опыт политической борьбы. К началу XX в. угроза национальному существованию латышей в форме русификации или германизации была уже не столь опасна, как за несколько десятилетий до этого. К 1900 г. положение латышей в значительной степени отличалась от их статуса 1860-х и тем более 1800-х гг. Латыши, несмотря на то что они оставались преимущественно крестьянской общностью, крестьянским народом (peasant people), были уже сложившейся, по терминологии А. Ливена, «воображенной нацией». Как нация латыши к 1900 году уже обладали относительно сложившейся национальной культурой, творцами которой была латышская национальная интеллигенция. Обладая национальной культурой, латыши вели национально-интеллектуальную борьбу против балтийских немцев. Вторым врагом национального латышского движения были русские националисты. По мнению А. Ливена, русские националисты относились к латышскому движению с меньшим уважением, чем немцы [1].
Именно эти события и особенности определяли идеологические изменения в рамках латышского национального движения, важнейшее из которых состояло в оформлении политического понятия «Латвия». При этом одними из первых, кто констатировал сложение данного термина, были балтийские немцы. Еще в последние годы XIX в. балтийский немецкий деятель, поэт и журналист Виктор фон Андреянов написал цикл статей «Картины из Латвии», где рассматривал Латвию как «маленькую страну, существующую пока еще в политическом идеале». «Из Латвии? Где лежит этот неизвестный остров? Так, возможно, спросят с удивлением многие читатели. Действительно, на уроках географии о Латвии не было и речи, да и в последующей жизни о ней вряд ли кто-нибудь слышал», - такими словами он открывал цикл своих статей. Рассматривая понятие «Латвия», фон Андреянов давал ответ, что территория Латвии в «представлениях латышских национальных политиков» простирается от «Куршской косы до северной оконечности Курляндии, от Даугавы до расположенной посередине Лифляндии небольшой реки Салацы и вдоль Даугавы далеко в глубь Витебской губернии» [2].
В рамках культурного (равно как и политического) национализма оформляется понятие «Latvija» («Латвия»), которая начинает рассматриваться как политическая цель. Особый вклад в формирование понятия «Latvija» внес латышский языковед Янис Эндзелинс, который рассматривал проблему происхождения данного слова и этнонима «latviesi», связывая его возникновение с такими названиями, как Latazeris (название озера), Lata, Latuva, Latva (названия рек) [3]. Таким образом, латышский национализм поставил вопрос о создании если не независимого латышского государства Латвии, то хотя бы особой латышской административной единицы в составе Российской империи.
Формирование политического понятия «Латвия» в рамках латышского общества имело самые различные формы: выходила газета с одноименным названием, слово часто использовалось в работах латышских политических деятелей, к нему неоднократно обращались латышские поэты и писатели. Видимо, именно последние и сыграли решающую роль, так как в начале XX в. они были подлинными властителями дум в Латвии. К числу таких авторов принадлежал Карлис Скалбе. Для поэта «Латвия» ассоциировалась с родной землей, латышской природой, латышскими национальными особенностями, развитой песенной традицией, верностью латышей своей нации и ее культуре, прошлым, тяжелым трудом латышских крестьян, угнетаемых немецкими помещиками. Для поэта Латвия - это Отечество, «родной дом» всех латышей [4]. /97/
Настойчивость, с которой латышские националисты конца XIX - начала XX в. формировали само понятие «Latvija», говорит, по словам М. Хлиномаза, об «объективных потребностях национального развития». В связи с этим отечественный исследователь проблематики, связанной с историей национальных движений, С.А.Арутюнов подчеркивает, что нация в том случае, если она сложилась, то совершенно закономерно и то, что она тяготеет к созданию своего собственного государства. В целом по мере упрочения этносоциальной базы латышского национального движения все настойчивее заявляла о себе идея необходимости административного объединения всех латышских земель в составе Российской империи с приданием им особого статуса, наподобие того, которым обладало Великое княжество Финляндское [5].
Совершенно четко в начале XX в. наметилась тенденция к росту в идеологии собственно националистических элементов на этнической латышской основе. Этому способствовало то, что на территории Латвии, наряду с латышами, проживали и немцы: «...в самой природе любого многонационального государства объективно заложена возможность межнациональных конфликтов». Латышские «национально-политические идеалы и требования», как их определила X. Допкевич, вышли на новый этап своего развития. В начале XX в. латышское национальное движение начинает проявлять все больше постоянно «растущих агрессивных черт» [6].
Такая тенденция стала очевидной уже в первые годы XX в. В 1902 г. в Санкт-Петербурге в газетах, выходящих на латышском языке, появился цикл статей латышского пастора лютеранской церкви Андриевса Ниедры (1871-1942). Их автор утверждал, что немецкая нация постепенно деградирует и вырождается, он считал, что все немцы вскоре вовсе вымрут. По этой причине А. Ниедра призывал латышских политиков отказаться от всяких контактов с немецкими деятелями. С критикой немцев параллельно выступил и консерватор-националист Ф. Вейнбергс, по словам П.Я. Крупникова, «реакционный политик, известный своими монархическими убеждениями», «латышский реакционный буржуазный идеолог, который не уступал в своей реакционности немецким баронам». В 1903 г. он писал: «...когда надежды, вызванные движением за реформы, оказались тщетными, взгляды латышей на их отношения с немцами начали меняться - возобладало убеждение, что они не согласятся признать нас в качестве равноправных партнеров, латыши были вынуждены переориентироваться на независимое политическое развитие, и теперь тезис о руководящей роли немцев все чаще отвергается, пришло убеждение, что их место рядом с латышами, а не над ними, и теперь вопрос об отношениях немцев с латышами - это основной пункт нашей политической программы» [7].
В начале XX в. латышская буржуазия начала принимать активное участие в политической жизни. Особенно возросла роль латышей в городах, где они вели борьбу против немецкого засилья. Для пропаганды националистических идей в первые годы XX в. латышские националисты стали широко использовать газеты и журналы, большинство из которых выходило на латышском языке и было ориентировано на латышскочитающую публику, для которой латышский язык был родным. Именно в начале XX в. латышская буржуазия почувствовала и осознала свое единство. Именно буржуазия стала силой, ставшей во главе националистического движения в Латвии [8].
При рассмотрении идеологических изменений латвийского консерватизма в начале XX в. следует учитывать и подход, который проявился в исследованиях по проблематике национализма, принадлежащих Э. Хобсбауму. Английский историк пишет, что «как только Европа достигает известного рубежа ее лингвистические и культурные сообщества, незаметно созревавшие в течение веков, покидают глубину прежнего пассивного бытия». Кроме того, на данном этапе национализм начинает отличаться тем, что его приверженцы выдвигают требование на самоопределение, более важное внимание начинает уделяться языку и этносу, и в целом во всей политической практике националистов совершенно отчетливо начинает проявляться сдвиг вправо в рамках всей политической идеологии и практики [9]. Этот процесс в Латвии имел место в начале XX в. - все громче начинают звучать голоса о создании особой латышской единицы в рамках Российской империи, все сильнее проявляется самоидентификация латышей по языку, они поддерживают связи с российскими правыми и местной церковью.
Критика немцев со стороны латышских националистов была неизбежным явлением. Более того, она была закономерна. Критическое и негативное отношение латышских националистов к немцам вытекало из самой ситуации, существовавшей в сфере национальных отношений в Латвии. В свою очередь, антинемецкий национализм латышских политических деятелей - один из важнейших идеологических компонентов их политической доктрины. В начале XX в. антинемецкие идеи сочетались с вопросами экономическими и социальными. Латгальские авторы Ф. Кемпс и Ф. Трасунс, отстаивая принципы индивидуализма, указывали на важность и необходимость ослабления немецкого влияния, уничтожения крупного немецкого землевладения и его замены хуторскими хозяйствами. Эти идеи нашли свое отражение в католических календарях на 1903 и 1904 гг. [10].
Рост антинемецкого национализма в Латгале имел свои особенности, отличные от остальной части Латвии. Наряду с ростом антинемецких идей, в Латгале начала XX в. шло формирование местного самосознания, так как на более раннем этапе Латгале развивалась изолировано от остальной части Латвии и практически не приняла участия в формировании общелатышского национального самосознания. Определяя процессы, имевшие место в Латгале, имеет смысл использовать термины, предложенные Н.Н. Грацианской - «этнизация областного самосознания» и «рост регионального самосознания» [11]. В начале XX в. в идеологических концепциях латышского национализма в связи с формированием концепции Латвии все больше внимания начинают уделять Латгале и латгальской проблеме (которая позднее была исследована М. Букшсом), так как Латгале раннее фактически выпала из общего хода развития национального латышского движения. При этом в Латгале формировалась своя традиция национального возрождения, формировались литература и язык. Латышские интеллектуалы Риги, Тарту, Санкт-Петербурга заметили активность авторов Латгале [12].
Наряду с латгальскими авторами, о Латгале начинают писать и те латышские теоретики, которые принадлежали к общелатышскому национальному движению. Латышские авторы признали, что жители Латгале имеют права на свою школу, церковь и самоуправление. Эндзелинс признавал, что среди «витебских латышей» имеет место активное «народное движение», во главе которого стоят «витебские /98/ латышские патриоты», пытающиеся кодифицировать латгальский диалект. Отличительная черта их работ - стремление вписать Латгале, ее историю, особенности политического и культурного развития, язык в общелатышский контекст. Например, Янис Эндзелинс в связи с этим предпочитал писать о «католических латышах Витебской губернии», «витебских латышах-католиках» [13], которых, по его словам, еще Индрикис [14] в своей Хронике отождествлял с латышами вообще. Латгале рассматривалась им как «латышская часть Витебской губернии». Янис Эндзелинс отмечал, что в «границах Псковской и Витебской губерний в двенадцати местностях с древних времен живут латыши». Эндзелинс критиковал попытки русских авторов, например В.А. Богородицкого, занизить роль собственно латышского влияния в Латгале. В связи с этим он отмечал, что латыши могут претендовать на три уезда Витебской губернии [15].
Поэтому лозунги антинемецкого национализма в Латгале были не столь актуальны, как в остальной Латвии. Латгале не испытала, в частности, немецкого языкового влияния. Процесс унификации латышского языка не затронул Латгале. Наиболее опасными врагами местные интеллектуалы видели, скорее всего, поляков, так как их влияние было велико и ранее они доминировали в Латгале, вовлекая ее в польский исторический процесс. Например, жители Латгале были вынуждены принимать участие в польских восстаниях XIX в. В XX столетии они уже не были заинтересованы в такой гегемонии польского национального движения [16].
Антинемецкий национализм был немыслим без пророссийской политической ориентации. В 1908 г. латышская газета «Baltijas Wehstnesis» писала, что латыши всеми силами должны добиваться того, чтобы оставаться под властью «этого великого и мощного государства». Латышские националисты неоднократно подчеркивали, что все достигнутое латышами достигнуто благодаря России, «исключительно под эгидой русского двуглавого орла», а А. Стерсте, хотя и был националистом, вообще исключал возможность отделения Латвии от России и создания независимого Латвийского государства [17]. Таким образом, в начале XX в. некоторые латышские националистически настроенные интеллектуалы, будучи вместе с тем и сторонниками сохранения единства Российской империи при предоставлении автономии Латвии, выступали как противники польского национального движения, направленного на раскол империи ради достижения полной политической и национальной независимости.
Наряду с антинемецким компонентом, в латышской политической программе культурный аспект также был важен. Проявление культурного национализма в Латвии в первые годы XX в. вело, в соответствии с терминологией Р. Шартье, к «политизации интеллектуальной жизни». Представители латышской культурно-интеллектуальной элиты, осознав факт, что угроза германизации миновала, испытывали чувство «великого воодушевления» - эйфории, характерной для большинства европейских национальных движений на том этапе, когда они превращались в реальную политическую силу. Активизации культурного национализма в Латвии способствовало то, что население было готово принимать новые культурные обстановки. Это следует объяснять тем, что 85% латышей были грамотными. При этом грамотность среди немцев составляла лишь 78,5% [18].
Вместе с тем не следует преувеличивать роль антинемецких настроений в среде национального движения. Латышские националисты в начале XX в. несколько пересмотрели идеи своих предшественников и отказались от чрезмерной ревизии немецкой культуры и философии. Например, Петерис Залите выдвинул лозунг «Назад - к Канту». Данные идеи мыслителя нашли свое отражение в редактируемых им журналах и газетах - в «Mencdrakasts», «Dienas lapa» и «Majas Viesis». Марксистские историки считали, что Залите опирался на буржуазные и мелкобуржуазные круги. К Петерису Залите по взглядам был близок и Микелис Валтерс, автор таких исследований, как «Латышская критика по вопросам искусства и науки», «Флоренция», «Вокруг исторического материализма». Как и многие его современники, Валтерс ставил под сомнение наличие закономерностей в историческом процессе, негативно относился к марксизму с его тягой к революционности, указывая и на то, что «понятие исторического материализма больше не будет удовлетворять требованиям логической согласованности» [19].
Наряду с литературой и политической публицистикой, национализм развивался и в молодой латышской историографии. Латышские националисты в начале XX в. осознали роль и значение истории в развитии национального чувства. История сдала широко использоваться для популяризации идей латышского национализма. К обращению к истории националистов толкало то, что именно осмысление исторического прошлого могло привести к выработке чувства национальной идентичности или его укреплению. Латышские националисты обратились к историческим исследованиям, так как именно история давала им примеры независимого существования латышей как общности в отдаленном прошлом.
«Группам необходимы свидетельства своего существования в прошлом, им требуется картина прошлого, которая служит объяснению или оправданию настоящего», - пишет английский историк Джон Тош. Кроме того, привлечение широких масс к идеям национального движения было бы невозможно без «осознания общности исторического опыта». Для этого перед националистами стояла задача «историзировать» нацию, создав для нее историю. Обращение к истории было важно и по той причине, что оно подтверждало идеи латышских националистов о необходимости полного освобождения латышей. Если бы они не занялись изучением истории, им было бы сложно доказать право латышей на независимое политическое развитие, а если бы они вовсе игнорировали историческое прошлое, то перспективы полного национального освобождения были бы минимальны [20].
В исследовательской литературе показано, что историки нередко играют выдающую роль среди теоретиков национализма, являются авторами новых идей и концепций. Они не только заложили моральный интеллектуальный фундамент национализма, но и поддерживали его существование в переходные этапы существования нации. История и историография, по мнению ряда западных исследователей, иногда играют более важную роль в формировании национализма и национальных идентичностей, нежели политическая борьба [21]. В данном направлении нередко развивалась деятельность и латышских историков в Российской империи.
Латышские историки значительное внимание уделяли не только проблемам, связанным с историей появления в Курземе викингов и их поселений, германскому завоеванию, но и истории донемецкого периода. Этот был тот период, который привлекал наибольшее внимание исследователей, так как тогда развитие латышского народа было независи/99/мым и не подчиненным иноземным захватчикам. Именно в данном направлении работали Я. Видиньш, К. Петерсонс, Р. Клаустиньш. Они считали, что до немецкого завоевания на территории современной Латвии существовали многочисленные королевства. Их население, в свою очередь, не было единым с социальной точки зрения - латышские историки считали, что к тому времени среди латышей уже существовали сословия и неравноправное, зависимое население. Латышские историки также считали, что латышская знать в течение некоторого времени существовала и в период немецкого господства. Ее исчезновение латышские историки связывали с постепенной германизацией. Латышские историки также разрабатывали теорию о том, что часть латышских крестьян в период немецкого господства стала мелкими феодалами, а позднее онемечилась. Историки начала XX в. склонялись к тому, что на ранних этапах немецкого господства на территориях, захваченных Орденом, сосуществовали две группы феодалов - немецкая и латышская. Правда, их правовое положение в значительной степени было различным [22].
С деятельностью Фр. Балодиса (Баллода) связаны рождение и первые шаги латышской археологии. Фр. Балодис занимался раскопками Беверинского городища [23]. Латышские национально мыслящие историки в первые годы XX в., сталкиваясь с действительностью, где латыши не были полноправны, искали именно в прошлом оправдание своему желанию изменить ситуацию (что было характерно не только для латышского национального движения) [24], когда латыши имели возможности для независимого политического и исторического развития. Латышские историки начинают воспевать прошлое: в нем они видели призыв к борьбе за изменение настоящего и достижение более лучшего положения для латышей в дальнейшем.
«Славное и древнее прошлое полезно в качестве аргумента в споре с многочисленными скептиками, которые заявляют, что та или иная нация никогда не существовала, что это новое искусственное образование, в то время националистически настроенные авторы предпочитают говорить о возрождении и воссоздании. Собственно, последним и занимаются первые историки наций. Потому неудивительно, что именно они оказываются в авангарде процесса национального строительства». Используя исторические мотивы, латышские националисты стремились «выстроить образ древности, занимающий столь важное место в субъективном представлении о нации» [25].
Отличительная черта построений и изысканий в области истории, которые проводились националистами, состояла в том, что они имели ярко выраженный народный дискурс. В центре их внимания была не столько история, сколько латышский народ. Их построения были далеки от интернационализма, словно они руководствовались словами украинского национального деятеля Олександра Коныського, что в национальных движениях «нет человека без лица, народа без национальности». Более того, современная украинская исследовательница Т. Гундорова пишет, что «народницкая» (в смысле - национальная) концепция исторического развития нации связана с европоцентристским пониманием и трактовкой современной истории [26]. Латышские националисты, как видим, ощущая себя именно латышскими националистами, вписывали прошлое своего народа в общеевропейский контекст.
Комментируя усилия националистов на путях создания национальной истории, Дж. Фридмэн утверждает что любая история создается ими в совершенно конкретном историческом контексте и осознается как совершенно определенный разрабатываемый ими проект который преследует ряд целей, а именно: развитие той или иной национальной «самости» и отделение своей собственной идентичности из контекста соседних идентичностей. Создавая историю, националисты, по словам историка, нередко используют и мифические конструкции, которые служат использованию прошлого для укрепления национальной идентичности в настоящем. Латышский национализм (а именно деятельность националистических историков начала XX в.) подтверждает эту идею исследователя, так как историки-националисты нередко обращались к мифам, придуманным, правда, их более ранними предшественниками-националистами - поэтами и писателями. При этом конструирование истории несет в себе и следы влияния социальных позиций их создателей - в латышском случае роль социального фактора не вызывает сомнений, так как национальные лозунги латышских националистов нередко тесно смыкались с национальными, особенно в аграрном вопросе [27].
Латышские националисты, создавая и воображая латышскую национальную историю, в начале XX в. все еще руководствовались романтическим и народным (точнее, народовским) призывом. Они все еще шли под знаменем «популярной культуры, точнее говоря, культуры простой, примитивной, доступной». Создавая историю, латышские националисты брали именно латышские сюжеты. Воображая историю, латышские националисты писали ее для латышей и по-латышски: таким образом, для народа они писали по-народному. Национальная идея в создании истории ассоциировалась, таким образом, с «обновлением прошлого, с сохранением и интеграцией традиционного» в современное общество. При этом в отечественной историографии существует мнение, что национализм, наоборот, влияет на историческое самосознание отрицательно. «Национальная идея абсолютно антиисторична. Поэтому она находит себе адекватную среду обитания только в смещенном пространственно-временном континууме. Националист черпает свой идеал из прошлого и проецирует его в будущее. Будущее лепится националистом на основе выдуманного вчера» [28], - пишет отечественный историк В.А. Михайлов.
Начало XX столетия - принципиально важный этап в истории латышского национального движения. Он отмечен не только тенденцией к институционализации национализма, что проявилось в создании латышских политических партий, но и важными изменениями идеологического плана. Политические идеи начала XX в. принципиально отличны от более ранних национальных концепций. Если раньше в национальной доктрине важнейшее место принадлежало идее сохранения как нации, вопросам формирования и поддержания национальной идентичности, то в первые годы XX в. эти проблемы уже не были столь принципиально важны. Перед латышским национальным движением встали новые политические задачи, требовавшие принципиально нового политического оформления, Почувствовав свою силу, национальное движение с вопросов развития национальной идентичности переключилось на проблемы, скорее, политические, нежели этнические. Проявлением политизации идеологии национального движения стала постепенно усиливавшаяся критика немцев и настойчивое культивирование нового понятия «Латвия».
Антинемецкие идеи также были крайне важны для латышского движения. Именно антинемецкий /100/ настрой делал движение националистическим, обеспечивая ему постоянный рост сторонников в числе латышской интеллигенции. Критика немцев велась латышскими националистами по нескольким направлениям. Основные претензии были связаны с неравноправием латышей в политической и экономической сферах. Однако значение антинемецкого национализма не следует преувеличивать. Если в начале XX в. А. Ниедра проявил себя как антинемецкий национализм, то позднее он пошел на союз с немецкими политическими кругами.
Наряду с антинемецким компонентом, важнейшим элементом в идеологии латышского национального движения стало складывание политического понятия «Латвия». Латвия в сознании латышских национальных идеологов обретает свои границы. Примечательно и то, что в эту латышскую, пока воображаемую, политическую сферу стала включаться и Латгале, ранее почти исключенная из национального движения. Это говорит, с одной стороны, о начале принципиально нового этапа в истории национального движения, а с другой - об оформлении тех границ, в рамках которых национальное движение позднее будет бороться за создание независимой Латвии. Формирование данного политического концепта ставило перед латышскими националистами новые задачи. Поэтому, наряду с созданием политических партий, они начинают писать о необходимости создания латышской автономии. Вместе с тем Латвии придается и особый исторический смысл - в прошлом латышские националисты искали основания для легитимации своих действий в настоящем. При этом создание истории ставило Латвию и латышей в число развитых европейских наций, служило оправданием национального политического движения, превращая его не в бунт масс, а в движение за восстановление исторической справедливости. Это свидетельствует о том, что национальное движение в Латвии почти перестает быть движением культурно-языкового национализма, превращаясь в политический национализм. События Первой мировой войны, рост антинемецких идей лишь усилили эту тенденцию.
Таким образом, в идеологии латышского национального движения в начале XX в. имели место принципиально важные изменения. Политизация национальной идеи привела к тому, что национализм из культурной силы превратился в силу политическую. Изменения, вызванные войной и революционными событиями в России, лишь политически усилили и без того достаточно окрепший латышский национализм, который превратился в движущую силу в процессе создания независимого Латвийского государства.
1. Об активизации национальных движений в России и Европе на данном этапе см.: Каппелер А. Россия - многонациональная империя. Возникновение, история, распад. М., 2000. С. 164; Taurgns J. Latvijas vestures pamatjautajumi. Valsts konstitucionalie principi. R., 2001. Ipp. 74; Полунов А.Ю. Православие в Остзейском крае и политика правительства Александра III // Россия и реформы. М., 1993. Вып. 2. С. 66; Хрох М. От национальных движений к полностью сформировавшейся нации // Нации и национализм. М., 2002. С. 139. По проблемам русификации в балтийской перспективе существует ряд работ немецкого историка Г. фон Пистолькорса. См.: Pistohlkors G. von. «Russifizierung» und die Grundlagen de baltischen Russofobie//ZeitschriftfurOstforschung. 1970. Bd. 25. S 618-631; Pistohlkors G. von. Ritterschaftliche Reformpolitik zwischen Russifizierung und Revolution: Historische Studien zum Problem der politischen Selbsteinschatzung der deutsche Oberschicht in den Ostseeprovinzen Ruftlands. Gottingen, 1978; Pistohlkors G. von. «Russifizierung» in den Baltischen Provinzen und in Finnalnd im 19. und beginneneden 20. Jahrhundert // Zeitschrift fur Ostforschung. 1984. Bd. 33. S. 592-606; Jeven A. The Baltic Revolution. Yale, 1994. P. 17, 25, 50, 109.
2. Крупников П.Я. Прибалтийско-немецкий поэт Виктор фон Андреянов в оппозиции к остзейскому обществу // Германия и Прибалтика: проблемы политических и культурных связей. Рига. 1985. С. 107-114; Zeitgeist. 1895. 17 June.
3. Endzelihns J. Par «latweeschu» wardu // Ozimtenes Wehstnesis. 1914. № 88. Ipp. 3.
4. Скалбе К. Лодочник// На вешних ветрах: Латыш, клас. поэзия. М., 1988. С. 156; Он же. Несказанные слова // На вешних ветрах. С. 173; Он же. На Родине // На вешних ветрах. С. 152; Он же. Отчий дом // На вешних ветрах. С. 152.
5. Hlinomaz М. Ке stopadesatileti pojmu «eesko slovensko» // Demografie. 1988. №. 1. S. 10-17; Арутюнов С.А Народы и культуры: развитие и взаимодействие. М., 1989. С. 95.
6. Михайлов В.А. Субъективные основы национального движения, Саратов, 1993. С. 6; Dopkewitsch Н. Die Entwicklung des lettlandischen Staatsgedenkens bis 1918. Berlin, 1936; Krestiee V.D. Through Genocide to a Greater Croatia. Belgrade, 1998. P. 25.
7. Крупников П.Я. Полвека истории Латвии глазами немцев. Рига, 1989. С. 58; Rogas Avoze. 1903. № 3.
8. Токарев П.М. Краткая история латышского народа. Рига, 1915. С. 130.
9. Хобсбаум Э. Нации и национализм. СПб., 1998. С. 161, 173.
10. Kemps F. Latgaliesi. R., 1910; Daugavas katoiu kalendars 1903 g. R , 1902; Daugavas katoiu kalendars 1904 g. R., 1903.
11. Грацианская H.H. Мораване Чешской Республики // Этнические меньшинства в современной Европе. М., 1997. С. 53.
12. Bukss М. LatgaTu voludas unTautas Izplateibas Problemas. Munchen, 1961; BukssM. Latgaiu literatures vesture. Munchen, 1957; Skrinda O. Latwidu woludas gramatika. Peterburga, 1908.
13. Endzelihns J. Latveeschi un latgaleeschi // Dzimtenes Wehstnesis 1913. 1 295. Ipp. 9-10; Endzelihns J. Piezihmes // Dzimtenes Wehstnesis. 1914. 1 20; Latwija. 1908. № 183.
14. Индрикис (Indriiis) - латышский автор, один из первых латышских «писателей», средневековый хронист, написавший на латыни «Хронику Ливонии». В отечественной и немецкой историографии известен как Генрих Латыш или Генрих Латвийский.
15. Endzelihns J. Latveeschi un latgaleeschi. Ipp. 11; Богодицкий В.А. Очерки по языкознанию и русскому языку. Казань, 1909; Журн. М-ва нар. просвещения. 1909. Сер. XXIII. Сент. № 2. С. 195.
16. Lieven A. The Baltic Revolution. Yale, 1994. P. 49, 117.
17. Cm. Dzimtenes Wehstnesis. 1915. 12 febr.
18. Шартье P. Культурные истоки французской революции. М., 2001. С. 26; HorvatJ. Politieka povijest hrvatske. Zagreb. 1936. S. 109; Каппелер А. Россия - многонациональная империя. M., 2001. С. 229.
19. Валескалн И. Очерк истории развития прогрессивной общественно-философской мысли в Латвии. Рига, 1969. С. 176; Valters М. Ар vssturisko materialismu // Dzimtenes Wehstnesis. 1910. № 279.
20. Тош Д. Стремление к истине. М., 2000. С. 11-15; Suny R.G. The Revenge of the Past. Nationalism, Revolution and the Collapse of the Soviet Union. Stanford, 1993. P. 6; Malcolm X. On Afro-Americans History. Pathfinder, 1990. P 12.
/101/
21. См.: Krapauskas V. Nationalism and Historiography. Boulder, 2000; Lindner R. Historiker und Herrschaft. Nati.onsbildunc und Geschichtspolitik in Wei&rufiland im 19 und 20 Jahrhundert. Munchen, 1999; Velychenko St. National History as Culture Process. The Interpretation of Ukraine's Past in Polish Russian and Ukrainian Historical Writing. From Earliest Times to 1914 Edmonton, 1992; Смит Э. Национализм и историки//Нации и национализм. М., 2002. С. 236; OhligerR. Beyond the Nationa-Narrative: Europeanizing Migration History - Narrating Europe from its Margins //Ab Imperio. 2003. № 2. P. 71.
22. См.: Kolonists fooini // Zinatnes un rakstniecTbas purnala mcne6raksts. 1908. № 2; статью К. Петерсонса см. в сборнике: Zinfbu komisijas rakstu krajums, R., 1912. Sej. 16; Klaustidd R. Ka Egils Skalgarimesons braucis vikingos uz Kurzeme //Druva 1914. № 1.
23. Баллод Ф.В. Некоторые материалы по истории латышского племени с IX по XIII столетие // Записки Московского археологического института. М., 1910. Т. VIII; Баллод Ф. Беверинские раскопки // Труды Московского предварительного комитета по устройству XV археологического съезда. М., 1911.
24. О роли использования истории и исторической науки в национальных движениях см.: Ратнер Н.Д. Особенное/ пангерманизма в Австрии в конце XIX века // Развитие капитализма и национальные движения в славянских странах М., 1970. С. 238.
25. Субтельный О. Украина. История. Киев, 1994. С. 289; Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001. С. 67.
26. Кошовий О. (Кониський О.) Коли ж вияcниться? (За проводом noвiстi Н. Левицького «Хмари») // Правда. 1875. № 19. С. 768; Гундорова Т. Проявления слова: Дискурсiя раннього укр. модернiзму. Постмодерна iнтерпретацiя. Львiв. 1997. С. 41.
27. Friedman J. History, Political Identity and Myth // Lietuvos etnologija. 2001. № 1. P. 41.
28. Срiблянський M. Апотеоза примiтивнiй культурш // Укр. хата. 1912. № 6. С. 354; Гундорова Т. Указ. соч. С. 58; Михайлов В.А. Субъективные основы национального движения. Саратов, 1993. С. 85.
КЛИО. №2-2006. С.97-102
Бонус - изданная в Риге книга "Латгалия: в поисках бытия". История латгальского этноса: http://www.iarex.ru/books/book87.pdf