Оглашенная 8 февраля нота Сафонова произвела, по его словам, «впечатление разорвавшейся бомбы. По окончании перевода Юсупов встал на колени и со слезами молился, а после того в течение двух дней вел яростную агитацию в пользу вызывающего ответа на упомянутую ноту, но большинство Совета назиров вынудило его принять иное решение, выраженное в ответном постановлении от 10 февраля...». В нем говорилось, что Совет назиров, который «никогда не был двуличным, но всегда вел дело, считаясь с настроением населения», безусловно принимает все положения конституции, ни в коем случае не согласен на вывод русских войск и обещает содействовать Пурхиву, комсомолу и комбедам в предвыборной агитации. В последующие две недели правительство не предпринимало враждебных действий, хотя, как уверял Сафонов, «председатели байских шуро и туркменские баи и ханы договаривались келейно между собой относительно распределения ролей и доходов от будущих должностей». Юсупов определил уже день выборов делегатов на курултай, но «либеральная левая» настояла на обсуждении этого вопроса на созванном 21 февраля совещании. «Я, — отмечал Сафонов, — выдвинул два положения: 1) нельзя говорить о выборах, пока не началась систематическая предвыборная агитация; 2) нельзя приступить к ним, так как вовсе отсутствует технический аппарат, обеспечивающий добровольное тайное голосование, вследствие чего предложил... создать Центральное бюро по выборам во второй курултай, которое уже само установит, в какой срок можно и должно выборы произвести. Предложение было принято, и в члены /23/ бюро оказались выбранными коммунисты Ситдыков (от По[литотдела] бригады) и Мухамеджанов (от Пурхива) и очень покладистый либеральный бай Якубов (от Совета назиров)» (9).
Но еще 14 февраля Гопнер обратился к Турккомиссии с запиской, в которой предупреждал, что, хотя конфликт с иомудами близок к разрешению, назревает опасность «перегибания палки» в другую сторону. «Сафонов, — пояснял Гопнер, — выпрямляя линию поведения нашего прежнего Представительства, вполне естественно находится в конфликте с нынешним правительством узбекской буржуазии и не сможет при предстоящих выборах в курултай занять положение беспристрастной равнодействующей между двумя враждующими сторонами. Последние депеши Сафонова создают впечатление крайней напряженности атмосферы и очевидной готовности нашего Представительства принять активное участие в возможных грядущих событиях. Полагаю, что выдвигаемые т. Сафоновым положения крайне серьезны и требуют определенной санкции, до получения которой и впредь до получения нами исчерпывающих материалов от поехавшей туда Чрезвычайной Следственной Комиссии т. Сафонову следовало бы воздержаться от каких бы то ни было рискованных выступлений». В докладе о Хиве на заседании Турккомиссии 16 февраля Гопнер заявил, что прежний состав полпредства служил «орудием в руках правящей узбекской буржуазии», а сообщения о заговоре иомудских вождей «абсолютно ни на чем не основаны, и Гулям-Али, который случайно не был расстрелян, держит двойной фронт — фронт против Хорезмского правительства и против нас и фронт против Джунаид-хана». Докладчик полагал, что спасти положение можно только воссозданием узбекско-туркменского правительства, но «без баев и ханов», и надо «стараться, чтобы страсти не расходились до курултая и чтобы съезд не носил никакого отпечатка шовинизма». На вопрос члена Турккомиссии Г.И. Сафарова, нельзя ли осуществить территориальное разграничение сфер влияния туркмен и узбеков, туркестанский предсовнаркома К.С. Атабаев ответил, что «они разделены совершенно». Но член Турккомиссии Л.M. Каганович предложил не организовывать республику туркмен, а «создать самостоятельное управление, чтобы им не нужно было столковываться по каждой мелочи с узбеками, с которыми у них вражда». Турккомиссия решила запросить Сафонова о целесообразности выделения «двух областных самоуправлений, построенных по национальному принципу», и указала на необходимость проявления «такта и самообладания», недопустимость форсирования событии до курултая (10).
Тем временем прибывшие в Москву члены посольства ХНСР представляют в НКИД, копии — В.И. Ленину и Исполкому Коминтерна, докладную записку от 18 февраля, в которой сетуют, что «националисты русского Представительства интригами, а иногда диктаторской политикой своих действий, совершенно непригодной по отношению к Хорезму, притесняют трудящуюся бедноту, препятствуют развитию ее свободных прав и совершенно игнорируют ее свободную волю». Авторы записки возмущались, что Сафонов, подчинив себе военный назират, не принимает никаких мер к ограждению населения от произвола русских частей, которые не только вывозят в Петро-Александровск свои «трофеи» — отнятые у туркмен, но являющиеся в действительности собственностью ограбленных ими узбеков, предметы домашнего обихода, женские украшения, скот и т. п., но и сами совершают набеги на сады жителей и обирают, «с грубой бранью», хорезмских солдат. При этом в Россию, без всякого разрешения Совета назиров, вывезены хлопок, части заводского оборудования и даже все железные кровати из хивинской больницы. Вакуфные земли предлагается также отдать в распоряжение русского командования, а телеграммы в Ташкент не принимаются без санкции полпреда, который «грубо вмешивается во внутренние дела, насилует волю правительства» и действия которого являются «сплошным издевательством» над Союзным договором... (11).
Узнав, что Туркбюро Коминтерна вызывает Султан-Мурадова для отчета, Юсупов прикомандировал к нему Абдалова и, назначив их «чрезвычай/24/ными уполномоченными ХНСР», поручил добиваться смены полпреда. Выехав 22 января и добравшись до Ташкента лишь 20 февраля, миссия заявила Гопнеру, что Сафонов настраивает хорезмские войска против Совета нази-ров, вмешивается в его деятельность и, если полпред не будет отозван из республики, то ее «правительство уйдет». Но, как сообщала Турккомиссия Сафонову 8 марта, после трех заседаний в Отделе внешних сношений Султан-Мурадов согласился с мнением Гопнера «о неприемлемости в настоящий, критический для Хивы, момент ни выхода в отставку Совета назиров, ни отозвания нашего Полномочного представителя» и о необходимости отсрочить его смену хотя бы до курултая. При этом члены Турккомиссии предупредили Султан-Мурадова о «неприемлемости дальнейшего продолжения национально-буржуазного направления деятельности Хорезмпартии и от имени Коминтерна обязали хивинцев ввести в ЦК не менее одной трети туркмен», что, по мнению Сафонова, являлось абсолютно невыполнимым, ибо среди иомудов не было ни одного коммуниста.
Касаясь осенних казней, Султан-Мурадов долго и настойчиво обосновывал правильность смертного приговора над Кош-Мамедом, представив копию протокола Совета назиров с «наглой мотивировкой совершенно годословного», по выражению Гопнера, обвинения вождя в измене. «Начав с нами весьма высокомерно беседу об убийстве Кош-Мамеда, Бахши и 96 других вождей иомудских родов, — сообщал Гопнер в НКИД, — и расточая при этом оглушительные обвинения против туркмен, Султан-Мурадов кончил совершенно неожиданным заявлением, что он в заседании назиров 15 сентября не участвовал и не разделяет в этом вопросе взглядов правительства. Мало того, после некоторой паузы Султан-Мурадов заявил, что считает убийство иомудских вождей величайшей несправедливостью и преступлением, в котором виновато единственно наше Полномочное представительство и, в частности, Дубянский. Облегчив себя таким внезапным заявлением, Султан-Мурадов вместе с секретарем правительства Абдаловым стал рисовать нам поистине жуткую картину расправы сначала с 80 сторонниками Кош-Мамеда, а потом... с Бахши и 16 вождями родов, его сторонниками. Оба говорили об этом с явным душевным страданием, а нам стоило больших усилий слушать эти рассказы, сохраняя внешнее спокойствие. Далее Султан-Мурадов забыл о своей вражде и обвинениях против туркмен и понес уже чистейшую ложь о традиционной дружбе между узбеками и туркменами и о традиционной роли русских резидентов как инициаторов и инспираторов узбекско-туркменской склоки». Гопнер писал, что отправка посольств в Москву и Ташкент имеет целью «спасти шкуры нынешних правителей Хорезма, спасти себя от физической расправы, которую они вполне заслужили, и от политической смерти, на которую они безусловно осуждены. Сделать это не трудно — стоит только добиться отставки т. Сафонова. Тогда будет не только осуждена его политика успокоения туркмен и примирения с ними, но в глазах народа хорезмское правительство, взятое под защиту РСФСР, будет реабилитировано».
27 февраля хорезмское правительство утвердило инструкцию «Центрального организационного бюро по созыву второго курултая», которому предоставлялась «полная независимость» при решении вопросов, связанных с выборами делегатов, но для координации работы и информации предусматривалось еженедельно созывать его расширенные заседания с участием Юсупова, Сафонова, Мусаева и начполитотдела русской бригады Однако на первом же заседании бюро, 2 марта, между его участниками возникли острые разногласия, ибо Юсупов, требуя включения представителей шуро в состав избирательных комиссий и категорически отвергая предложение об ограничении избирательных прав нетрудовых элементов, отказался утвердить представленный ему проект инструкции по выборам. Тогда Сафонов, «еле сдерживаясь от гнева», вспоминал Юсупов, заявил мне, что, «если я откажусь от утверждения инструкции, то и тогда она будет иметь юридическую силу», но затем все же согласился вынести документ на обсуждение /25/ назиров при условии их поименного голосования, угрожающе подытожив: «Ладно, пусть будет по-вашему, но мы в Центр сообщим состав лиц, голосовавших «за» и «против», в частности, мы подчеркнем, что Юсупов голосовал против, а Бабаджан Якубов — за принятие этой инструкции». Тут же Мусаев потребовал выделить арбы для отправки группы «артистов»-агитаторов в Кунград, но Юсупов ответил, что все перевозочные средства заняты ввиду сева. Однако Сафонов с раздражением возразил, что их можно отобрать у баев и с помощью нескольких милиционеров достать в Хиве тысячу арб... (12).
На следующий день, 3 марта, оппоненты встретились на заседании правительства, которое, возмущался Сафонов, «Юсупов и один его подручный мулла начали с провокационных речей, будто нами производится насилие». Юсупов, если верить Ахангарову, говорил: «в одном из пунктов положения о выборах... указано, что представители эксплуататорских классов не могут быть избраны в состав правительства. Если это так, то значит почти все члены настоящего правительства не могут быть выбраны в состав нового Совета назиров. В это число попадаю и я, так как у меня имеется 5-10 танапов земли, которые я сдаю в аренду издольщикам. В хозяйстве назира финансов Матфан-ака есть наемные декхане. И у остальных членов правительства имеется имущество или торговое дело. Удивительно! Выходит мы, совершившие революцию, должны оставаться в стороне, а люди, не имеющие никаких заслуг, какие-то батраки, босяки станут во главе правительства и начнут командовать нами». В этом месте кто-то из противников Юсупова прервал его речь: «Председатель говорит от имени всех назиров — это неправильно. Пусть говорит только от своего имени». Тогда возмущенный Юсупов сказал: «Если чужеземные мне мешают, я не буду говорить. Вообще я отказываюсь председательствовать и сейчас же подаю в отставку». После этого он покинул свое место в президиуме и спустился вниз, но помощник назира юстиции Сафо-Ахун бросился к нему, взял за руки и, сказав: «Нашим председателем являетесь Вы, перейдите на свое место и продолжайте вести заседание», повел его обратно в президиум и усадил на председательское место. Продолжая свое выступление, Юсупов сказал, что «чужеземные (татары) незаконно вмешиваются во внутренние дела государства и ведут антиправительственную пропаганду, а руководитель представительства РСФСР в Хиве позволяет им это делать...».
Сам же Юсупов писал, что, когда начал излагать суть инструкции, Мусаев заявил, что предсовназиров агитирует против ее утверждения, «я вышел из себя, — отмечал Юсупов, — и сказал, что в качестве председателя обязан ознакомить членов правительства с содержанием инструкции и что если мне не дадут возможности сделать это, то я сложу с себя обязанности председателя. Сказав это, я покинул свое место и спустился вниз. Сафонов и другие опешили. Лишь после того, как назиры стали меня упрашивать, я снова занял свое место». Окончательное решение спорных вопросов перенесли на пять часов вечера, но, как сообщал Ситдыков Сафонову, сразу же после этого инцидента немедленно по всей Хиве распространился слух: «Предсовета назиров отказался от своего поста, русские и татары путем насилия желают изменить конституцию...». В свою очередь Ахангаров утверждал, что «вопрос об этой провокационной кампании обсуждался на закрытом заседании», и осторожный Матфанабай предупреждал коллег: «Не лучше ли нам, чем начинать такое скандальное дело, которое может иметь опасные последствия, спокойно жить под защитой русских войск, отправляя вовремя наш намаз, совершая наши торговые сделки? Я не уверен, что наша агитация окажется удачной, так как мы плохо сделали, расстреляв некоторых кази и ишанов [в июле 1920 г.]. Это восстановило против нас религиозных деятелей. Кроме того, у нас очень слабая опора среди туркмен. После убийства Кош-Мамед-хана враждебное отношение к нам со стороны туркмен особенно возросло». Матфанабая поддержал и назир народного хозяйств Ишан-Кари Джабаркулов, но Юсупов возразил: «Мы являемся правительством страны, мы являемся революционерами, которые победно завершили борьбу против хана и /26/ завоевали свободу. Правительство постоянно защищает интересы народа, религии и шариата. Несмотря на это, отдельные лица выступают в городах и деревнях от имени коммунистической партии против политики правительтва, против его законов, против священных вакуфных правил. Мы должны разъяснять народу на местах, что такие люди являются врагами правительства и что не следует верить их словам» (13).
В тот же день Юсупов телеграфировал Султан-Мурадову в Ташкент: «Если т. Сафонов не прекратит свое вмешательство во внутренние дела Хорезма и не будет отозван, правительство Хорезмской республики оставит свое место и сложит с себя ответственность за дальнейшие дела. Политика т. Сафонова очень вредна и даже послужит причиной гибели Хорезмской республики». На вечернем заседании, на котором полпред отсутствовал, Совет назиров утвердил инструкцию районным избирательным комиссиям, но с предложенными Юсуповым принципиальными изменениями, исключив из ключевого пункта 11 слова: «не могут избирать живущие наемным трудом». Изменился и пункт 2, в котором говорилось, что избирательные комиссии должны состоять из назначаемого Центральным бюро председателя и двух представителей от комбедов, место одного из которых председатель может предоставить какой-либо общественной организации. Юсуповский же вариант этого пункта предусматривал, что в состав комиссий войдут по одному представителю от Центрального бюро, шуро и общего собрания жителей данного района, а председатель комиссии избирается ей самой. «Я должен сказать, — отмечал позже Гопнер, — что единственным порядочным актом со стороны Юсупова и его правительства и актом, за который как раз он и был свергнут, ...был жест, который он сделал по отношению нашего представительства, сказав: «руки прочь от конституции». Он отказался изменить конституцию». Гопнер признавался, что Сафонов дезинформировал Ташкент, и Юсупов был совершенно прав: русские и татары не только пытались, но и изменили конституцию».
По версии полпреда, утром 4 марта юсуповский «реакционный центр» собрал около двухсот своих сторонников и приказал им вести «терроризирующую население Хивы агитацию, угрожая избиением со стороны русских и татар». Поэтому, докладывал Сафонов, «дабы успокоить войска и население, была экстренно организована военная прогулка по городу, с музыкой, закончившаяся грандиозным митингом на аэродроме. Вопреки намерениям провокаторов все кончилось мирно, и митингом принята резолюция доверия всем красноармейцам, состоящим из рабочих и крестьян, и недоверия байскому правительству со старым ханским чиновником во главе». В свою очередь Юсупов утверждал, что, когда один из горожан, выразив недоумение относительно призыва Сафонова заменить реакционное правительство, сказал: «Дайте нам время, мы сперва подумаем, посоветуемся...», его тут же арестовали, произведя несколько выстрелов в воздух, после чего собравшаяся толпа разбежалась. Но той же ночью Юсупов получил телеграмму Султан-Мурадова о посылке Ташкентом особой комиссии для проведения курултая. Узнав об этом, негодовал Сафонов, «юсуповская группа назиров прокричала восторженно «ура», немедленно отложила вопрос о выборах до приезда Султан-Мурадова и Абдалова, распустила избирательное бюро и сфабриковала «протест 30-ти представителей профсоюзов» якобы против насилии, чинимых труженикам на вчерашнем митинге при попытках их выступать с речами, и, кроме того, «предписывается Совету назиров настаивать на моей смене». Сафонов имел в виду постановление Совета назиров, оформленное протоколом № 30 от 5 марта, которое гласило: «Ввиду того, что некоторые пункты инструкции нецелесообразны, и полученной телеграммы от чрезвычайных представителей Султан-Мурадова и Абдалова из Ташкента, где указывается, что с ними едут четыре нейтральных человека и Сафонов не имеет права вмешиваться в дела курултая, и согласно протоколу № 10 профсоюзов, — пункт 5 протокола № 24 [об организации комиссии по созыву курултая. — В.Г.] и пункт 6 протокола № 27 [об утверждении ее «конститу/27/ции». — В.Г.] считать недействительными и объявить комиссию распущенной». Узнав об этом, Сафонов обратился к правительству с требованием немедленно заслушать его экстренное заявление (14).
«Через некоторый промежуток времени, — вспоминал Юсупов, — он пришел с копией протокола, полученным от протестующего населения. Он заявил, что на митинге были не русские войска, а войска Хорезма. Заместитель председателя Совета трудящихся Атаджан Калантаров возразил, что на митинге были части Политуправления и русские войска, а из хорезмских совершенно никого не было. Кроме того, он заявил, что на митинге войска неблагопристойно отнеслись к собравшемуся населению, арестовав одного из присутствующих. Военный комиссар стал отрицать эти факты, но Калантаров его прервал и сказал: «Зачем говоришь ложь? Ведь ты сам стоял в середине и говорил, что правительство состоит из представителей байства, и предлагал свергнуть такое правительство». Когда шум утих, Сафонов предложил опросить на следующий день всех армейцев, присутствовавших на митинге, и принять меры по отношению к виновным. Он дал поручение военному назиру Хасанову собрать войско в Нуруллабае на следующий день. В это время с телеграфа возвратился Мулла Джуманияз Аллакулов и заявил, что... Сафонов распорядился не принимать шифрованные телеграммы. Caфонов сказал: «Это верно. Всякая телеграмма, посылаемая в Россию, должна быть известна представительству. Если телеграммы посылаются в Афганистан или Турцию, то полпредство никакого касательства иметь к ним не может». Я выразил свое удивление и сказал: «Наоборот, нужно проверять телеграммы, которые могут быть посланы другим державам. Для чего же проверять телеграммы, посылаемые советскому правительству? А ведь может случиться так, что хорезмское правительство вздумает жаловаться на полпреда, на его неправильные действия или еще что-нибудь. Значит, в таких случаях тоже нужно будет представлять телеграмму на проверку? Какой же человек согласится подписать себе смертный приговор? Это никак не вяжется со здоровой логикой. Не значит ли это, что в таком случае полпред должен стать диктатором Хивы? в таком случае нет никакой надобности в правительстве». Тогда, пойдя на попятную, Сафонов пообещал выяснить мнение Ташкента на сей счет и спросил о причине роспуска бюро по выборам. «Я ознакомил его с сутью дела, — писал Юсупов, — и содержанием телеграммы, на основании которой Совназиров приостановил работу комиссии, но Сафонов вышел из себя и сказал, что он арестует нашего представителя в Ташкенте...» Полпред заявил, что с этого момента слагает с себя всякую ответственность за действия войск, и ушел, не попрощавшись.
Впрочем, сам Сафонов описывал это заседание так: «При общем сочувствии большинства назиров при моем докладе я предложил принять решительные меры против провокационных приемов «30-ти представителей» [профсоюзов] после немедленного выяснения лживости их заявления. Для этого выяснения было предложено повторить на завтра в Нуруллабае вчерашний митинг ввиду того, что большинство его состава (союзы, красноармейцы) было известно». Сообщая Турккомиссии, что «на основании телеграммы из Центра Совназиров начал проявлять резкую враждебность», демонстрируя желание смены полпреда, вопреки которому юсуповцы «вычеркнули из инструкции по выборам советские пункты и распустили саму комиссию», Сафонов, взбешенный оказанной, как ему казалось, в Ташкенте поддержкой Султан-Мурадову, в тот же день телеграфировал Гопнеру: «Как коммунист, считаю Вашу политику абсолютно неправильной, поэтому работать с Вами в контакте не могу и настаиваю на немедленном отозвании». Тем же вечером принимается решение о свержении Совета назиров, о чем Юсупову сообщает один из участников секретного заседания в Пурхиве, советовавший ему немедленно бежать из города. Юсупов писал, что исходил тогда из следующих соображений: «Если я не скроюсь, то вместе со мной арестуют и других назиров, а затем, устроив суд, всех нас расстреляют, ибо Сафонов задался целью уничтожить нас. В случае же, если я скроюсь, назиры избавятся от этой участи...» /28/
О митинге в Хиве 6 марта рассказывал Ревякин: «Присутствовало, вместе с войсками, до 5 тыс. человек. Правительство не сочло нужным явиться на митинг: виднейшие члены его уже оказались в бегах. Из менее видных членов правительства на митинге присутствовали помощник назира земледелия и в одно и то же время помощник назира по военным делам Бабаджан Якубов и назир земледелия. Собравшаяся масса требовала вызова членов правительства. По предложению одного из инструкторов командных курсов было принято решение о высылке патрулей для привода членов правительства. Приведенными оказались назир просвещения, назир социального обеспечения, назир госконтроля Ишан-Кари и его помощник Исмаилбай Ходжаев, назир внутренних дел Мадярбай, исполнявший также обязанности начальника ми-лиции, и помощник назира по иностранным делам, являющийся одновременно заведующим вновь организовавшегося Внешторга Аллакулов... На митинге выяснилось, что Юсупов и Шаликаров исчезли еще накануне в три часа ночи. Собравшиеся затребовали разогнанную комиссию, которая, прибыв, сделала общий доклад о ее деятельности до разгона и призывала массу к спокойствию. Благодаря выкрикам из толпы о необходимости ареста приведенных членов правительства имелась попытка со стороны красноармейцев тут же, на месте, покончить с юсуповцами; вмешательство инструкторов вызвало приостановку избиения, но все же назир внутренних дел Мадярбай и другие оказались пострадавшими». Посланные в Гурлен милиционеры задержали и Баба-Ахуна, но тот, улучив момент, бежал (15).
Вечером 6 марта полпред уведомил Ташкент, что, «основываясь на телеграмме Султан-Мурадова, реакционная половина назиров с председателем Юсуповым во главе повела отчаянную погромную агитацию против татар и русских, симулируя сочувствие правительству профсоюзов», чем вызвала праведный гнев народа. «Сегодня, по созыву правительства, — продолжал Сафонов, — в Нуруллабае собрался многотысячный митинг из хивинцев и хорезмских войск Хивинского гарнизона, который, узнав о роспуске [Юсуповым] Центрального избирательного бюро и повод к роспуску, возмущенно набросился на назиров и, если бы не защита татар-инструкторов, растерзал бы их. Все реакционные назиры арестованы. Юсупов сбежал. Митингом выбран Ревком, на стороне которого симпатии бедноты, войск, коммунистов. Ввиду чрезвычайной непопулярности низвергнутого правительства в защиту его не выступил ни один человек, не раздалось ни одного выстрела, в момент переворота российское командование и Полномочное представительство были пассивны». В изданном в тот же день «Приказе № 1 Хорезмского Временного Революционного Комитета» сообщалось, что, «согласно постановлению Хорезмской Красной Армии и беднейших декхан, от 6 марта сего года, старое хорезмское правительство свергнуто»... (16).
Уже в апреле сотрудник Турккомиссии A.M. Брискин докладывал, что Ревком во главе с неграмотным Джабарберген Кочкаровым и осведомителем полпредства Якубовым является марионеткой в руках управделами Шакира Ситдыкова — «русского татарина с практикой советского строительства, в свою очередь беспрерывно инспирируемого т. Сафоновым». Ревякин же сообщая, что, хотя сохранивший пост военного назира Хасанов «выступал против юсуповцев, в общем он солидарен с теми, на чьей стороне перевес», и, кроме того, сознался ему в убийстве Кош-Мамеда. Неудивительно, что Caфонов поспешил избавиться от своего агента и, ссылаясь на необходимость «принять самые решительные меры к устранению всех лиц, участвовавших в излишествах борьбы предшествующего периода», настоял на срочном отзыве из Хивы и «собственноручно убившего Кош-Мамеда» Хасанова, в Ташкенте его арестовали, предполагая судить вместе с остальными членами коллегии прежнего состава полпредства, но учрежденный для этого чрезвычайный трибунал уже в августе был распущен, а всех обвиняемых выслали в Москву, где дело закрыли (17).
Мулла Бекчан, узнав о перевороте, немедленно покинул российскую столицу и, изменив свою внешность, скрылся в Старом Чарджуе, а Султан-/29/Мурадова и Абдалова 21 марта арестовали в Ташкенте. «Первый из нас, — недоумевали они, — потерял своих четырех расстрелянных братьев и трех умерших детей от притеснения, недоедания и голода семейства, обобранного бывшим хивинским правительством в 1918 году. Организовал младохивинский Ревком, коммунистические секции и партийную боевую дружину для свержения хивинского правительства — врага Соввласти на Востоке, у втоporo, как революционера, ханским правительством было забрано все имущество и сожжен дом. Для нас крайне возмутительно, что мы, работая с самого начала в пользу Советской власти, приезжая в Ташкент по вызову и по командировке, причислились за работу в ряды шпионов и находимся в заключении, лишившись свободы». После двухмесячного заключения их под конвоем выслали в Хиву, где заболевшего Султан-Мурадова поместили в больницу, но оттуда ему удалось бежать к... Джунаид-хану, который, согласно туркменскому обычаю, не имел права отказать в своей защите преследуемому. Впоследствии Султан-Мурадов был амнистирован и служил в Назирате земледелия.
Хотя Сафонов объяснял смену власти в Хиве «общей ненавистью к Юсупову», приехавший туда для проведения курултая Гопнер посчитал, что Турккомиссия получила «абсолютно превратное представление» о перевороте, оказавшемся вовсе не всенародным движением, а «искусственной проделкой, в которой, кроме русских и татарских работников, принимали участие хорезмские красноармейцы», да и то лишь из-за недовольства плохим снабжением. 27 апреля Гопнер докладывал Турккомиссии: «1) Против здравого смысла и не имея санкции Центра наши работники в Хиве взяли курс на социалистическую революцию. 2) Пурхив изменил самовольно конституцию Хивы и выборы в курултай провел по классовому принципу, в результате чего большая часть мелкой сельской и городской буржуазии, пользующейся наемным трудом, лишена избирательного права. 3) в области женского вопроса и в отношении частной собственности и торговли наблюдаются факты, раздражающие население, и даже насилия. 4) Комсоюз молодежи играет в предвыборной кампании уродливую роль, посылая на места юнцов, крайне лево настроенных и поведением провоцирующих декхан; имели место даже массовые аресты во время выборов. 5) Состав Ревкома честные, но неграмотные люди, не имеющие политического опыта... 6) Пурхив является фактическим правительством Хивы, власть — в руках русских и татар», в связи с этим Гопнер поторопился откомандировать в Ташкент «советского колонизатора» Мусаева, а вслед за ним — и полпреда Сафонова.
Хотя преследуемые Юсупов и Баба-Ахун просили разрешить им вернуться в Хиву, Гопнер опасался, что их появление оживит надежды «реакционеров» на реабилитацию прежнего правительства. Намерение Юсупова выступить перед делегатами курултая вызвало очередную попытку арестовать его, но Баба-Ахуна, которого Гопнер собирался использовать в своих целях как «самого видного вождя либерального духовенства», пригласили в полпредство, выслушали и разрешили уехать в Гурлен. Хотя комиссия по расследованию дел арестованных гарантировала безопасность и остальным скрывающимся назирам, поверивший ей Юсупов немедленно угодил в тюрьму, но в августе новый полпред И.М. Бык согласился выпустить его на поруки, объясняя НКИД, что «Сафонов всячески добивался из четырех заглавных букв «ХСНР» вычеркнуть «H», а юсуповское правительство с яростью отстаивало это «н» вплоть до своей гибели» (18).
Впереди Хорезмскую республику ожидали новые заговоры и государ־ ственные перевороты, череда сменявших друга друга правительств с арестами, высылками и даже казнями их членов, неизменная «суфлерско-дирижерская роль» российских советников, бесконечная война с Джунаид-ханом и прочими «басмачами» и, наконец, принудительная самоликвидация с превращением в захолустную окраину новоиспеченных Узбекской и Туркменской ССР... /30/
Примечания
В статье использованы воспоминания П. ЮСУПОВА, переведенные на русский язык Б.В. Чепурновым в 1932 г. и хранящиеся в рукописном фонде библиотеки Каракалпакского отделения Академии наук Республики Узбекистан.
1. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 122, оп.1. 2, д. 21, л. 196.
2. Там же, д. 120, л. 28; ф. 670, оп. 1, д. 57, л. 179.
3. Там же, л. 179; ф. 17, оп. 84, д. 82, л. 33.
4. Там же, ф. 670, оп. 1, д. 52, л. 74-76; д. 53, л. 155; ф. 122, оп. 2, д. 60, л. 4-5.
5. Там же, ф. 122, оп. 2, д. 21, л. 209-210; д. 31, л. 25, 29.
6. Там же, ф. 544, оп. 4, д. 32, л. 21; д. 31, л. 25, 29; ф. 122, оп. 2, д. 21, л. 169-170; д. 157, л. 13-14.
7. Там же, ф. 122, оп. 2, д. 60, л. 1,7; д. 57, л. 65-67, 69.
8. Там же, д. 87, л. 31, 46, 2-3, 85.
9. Там же, д. 57, л. 17-20, 22, 70-71.
10. Там же, д. 60, л. 9; оп. 4, д. 49, л. 70.
11. Там же, ф. 544, оп. 4, д. 32, л. 13; ф. 5, on. 1, д. 2161, л. 20-21, 5.
12. Там же, ф. 122, оп. 2, д. 87, л. 78, 30-32; д. 57, л. 53, 51, 23; д. 28, л. 54.
13. АХАНГАРОВ М. Хорезм в 1920-1921 гг. — Октябрьская социалистическая революция и гражданская война в Туркестане. Воспоминания участников. Ташкент. 1957, с. 512-513.
14. РГАСПИ, ф. 122, оп. 2, д. 57, л. 30, 32-35; оп. 4, д. 54, л. 71.
15. Там же, оп. 2, д. 57, л. 36-39; оп. 4, д. 54, л. 69.
16. Там же, оп. 2, д. 57, л. 37, 41, 44-45, 53.
17. Там же, ф. 544, оп. 4, д. 32, л. 20; ф. 122, оп. 2, д. 87, л. 43-44; д. 57, л. 59. За исключением покончившего с собой Р. Шакирова, остальные члены коллегии полпредства продолжали занимать государственные посты и, например, Ш. Хасанов находился на партийной работе в Казахстане, где и был репрессирован в 1938 г.
18. РГАСПИ, ф. 122, оп. 2, д. 66, л. 21; оп. 4, д. 54, л. 67-68. После освобождения из тюрьмы П. Юсупов работал в кооперации, в 1922 г. возглавлял делегацию ХНСР на Нижегородской ярмарке, с 1926 г. состоял зампредседателя Хорезмского облисполкома, а в последние годы жизни трудился в местном историко-революционном музее. Он умер в 1936 г. в возрасте 73 лет, оставив после себя ценнейшие воспоминания, (см.: АЛИАКБЕРОВ М.Х. О мемуарах Палваннияза Юсупова. — Общественные науки в Узбекистане. Ташкент, 1968, N9 2, с. 71 — 74.) Его сподвижник Баба-Ахун, согласно официальной биографии, погиб «от басмаческой пули» в 1929 г. (см.: ХАСАНОВ К.Х. Бабаахун Мухамад Салимов. — Революцией призванные. Биографические очерки. Ташкент. 1987, с. 305).
В.Л. Генис. Свержение младохивинского правительства в 1921 году // Вопросы истории. 2004. №1. С.15-31