В 11 часов вечера 21 января один из белогвардейских офицеров подошел к караульным, охранявшим дверь нашей комнаты, и громко сказал:
— Сегодня ночью мы перейдем в другое место, потому что здесь нам оставаться невыгодно. С новых позиций мы более успешно поведем наступление на большевиков. Имейте в виду,— добавил офицер,— если перемещение будет происходить в спокойной обстановке, всех находящихся под арестом надо увести с собой, а в случае, если обстановка изменится и большевики перейдут в атаку, то всю эту сволочь перебейте на месте.
Эти слова произвели на нас двоякое впечатление. С одной стороны, мы были рады, чго белогвардейцы уходят из казармы 2-го полка; значит, думали мы, дела их очень плохи. В то же время мы не могли скрыть сильной тревоги, за свое положение. Надежды на спасение у нас оставалось все меньше и меньше. Победят ли рабочие или белогвардейцы — и в том и другом случае белые нас уничтожат.
Потянулись минуты томительного ожидания. О сне, конечно, никто из нас и не думал. Мы чутко прислушивались к каждому звуку, долетавшему со двора. Но кругом все было спокойно и тихо. Только перед нашими окнами раздавались мерные шаги часового. Так прошли два или три часа, показавшиеся нам вечностью.
После полуночи в казарме началась возня. Гулко застучали торопливые шаги, во /71/ дворе зафыркали лошади, загремели колеса орудий. Видимо, эвакуация началась. Мы с минуты на минуту ждали, что вот-вот откроется наша дверь и войдут конвойные, чтобы вести нас за собой или расстрелять на месте. Но никто не являлся
Около 2 часов ночи послышалась отдаленная ружейная перестрелка, которая временами то усиливалась, то затихала. Мы с тревогой и надеждой прислушивались к ней. Кто вел наступление: белогвардейцы или рабочие? Прошел час, полтора. Выстрелы не смолкали, наоборот, как нам казалось, они стали доноситься отчетливее, чаще, с перерывами трещали пулеметы. Вот несколько пуль со свистом пронеслось мимо разбитых окон. Вслед за тем выстрелы раздались во дворе. Мы поняли, что это конвойные расстреливают через окна арестованных, сидящих в соседних с нами помещениях. Через минуту должна наступить наша очередь...
Но залпы неожиданно смолкли. Наступила жуткая, зловещая тишина. Настороженно глядя на черные окна казармы, мы не знали, что предположить: забыли ли о нас белые или наступление рабочих было отбито, и поэтому они не сочли нужным довершать кровавую расправу? В этом напряженном положении мы провели еще час.
Вдруг у дверей раздался тяжелый топот ног, и в комнату к нам ворвались пятеро неизвестных с возбужденными лицами и с винтовками наперевес.
— Кто здесь находится? — спросил один из них.
— Арестованные,—ответили мы.
— Выходите отсюда немедленно! — приказал нам неизвестный, видимо, командир этого маленького отряда.
— Скажите нам прежде, кто вы, иначе мы не выйдем, — твердо заявил один из наших товарищей.
— Никаких объяснений, выходите сейчас же! А то заставим вот этим...— и незнакомец угрожающе потряс винтовкой.
Один за другим мы вышли со двор полка. Было еще темно, в морозном воздухе лениво кружились мягкие белые хлопья. Мы осмотрелись кругом и заметили во дворе цепь вооруженных людей, а немного поодаль — большую толпу арестованных, помещавшихся в казармах. Нам приказали присоединиться к ним.
Бежим вдоль цепи неподвижно стоящих солдат и на ходу задаем им торопливые вопросы:
— Скажите, кто вы? Куда и зачем нас гонят?
— Бегите, бегите! Потом узнаете все...— бросают они короткие ответы.
В глубине двора стоят два пулемета, направленные прямо на нас. Сердце неволь-но сжимается: очевидно, готовится массовый расстрел.
Но в этот момент нам попадается навстречу солдат, который гонит впереди себя арестованного и ругается:
— Иди, иди, белогвардейская сволочь!
Это окончательно сбивает нас с толку: в чьих же руках мы находимся?.. Неизвестность мучает нас больше всего.
— Граждане, скажите же, наконец, кто вы? — снова бросает один из арестованных тревожный вопрос.
Ответа нет. Нам приказывают построиться и ведут со двора по направлению Константиновской улицы. Мы идем огромной толпой, окруженные со всех сторон плотным кольцом конвойных.
Ночная мгла быстро редеет. Мы замечаем, что вся улица загромождена баррикадами из хлопковых тюков. То там, то здесь в стенах домов зияют черные дыры, пробитые осколками снарядов. На распиленных телеграфных столбах висит заиндевевшая спутанная проволока. Видимо, прошлой ночью здесь происходил жаркий бой. Скоро дорогу нам преградили огромные, вековые тополя, поваленные поперек улицы. Мы с трудом перебрались через них и, отойдя шагов сто — полтораста, увидели два серых броневика, неподвижно застывших посреди улицы.
Как мы узнали немного спустя, броневики эти принадлежали белым и были взяты в плен рабочими этой ночью. Рабочие сделали это весьма хитро и в то же время просто. Когда броневики устремились на баррикады, рабочие подпилили несколько самых больших тополей и повалили их поперек дороги. Наткнувшись на это препятствие, броневики повернули назад, но рабочие отрезали им отступление, быстро смастерив такую же преграду на другом конце улицы. Броневики очутились как крысы в западне и вынуждены были сдаться.
Нас привели к вокзалу и здесь по одному начали пропускать во двор Главных железнодорожных мастерских. У калитки я неожиданно увидел техника Глазунова с винтовкой и руках. Он сразу же меня узнал.
— Вы как попали сюда?! — удивленно воскликнул он.
Я коротко рассказал ему обо всем и, между прочим, заявил, что я не один, а с группой наших товарищей-железнодорожников. Нас тотчас же освободили. Глазунов провел нас в главную контору мастерских, где помешался штаб революцонного комитета. Здесь мы встретили своих товарищей-коммунистов, которые были очень обрадованы тем, что мы остались живы. Вид у нас был. очевидно, настолько изнуренный, что они тотчас же предложили нам горячий чай, хлеб, консервы и т. д.
Бегство мятежников
Итак, осиповская авантюра закончилась полным поражением мятежников. В ночь на 22 января Осипов с кучкой преданных ему белобандитов отступил по Чимкентскому тракту на Семиречье. Уходя из города, банда захватила часть автомобилей и лошадей, ограбила кассу Народного банка и увезла два орудия.
Рабочие, утомленные двухдневными непрерывными боями, голодные, обморожен/72/ные, не могли сразу организовать погоню за мятежниками. Что же касается командира красногвардейского отряда «левого» эсера Колузаева, то он, несмотря на распоряжение революционного комитета и желание красногвардейцев поймать Осипова, категорически отказался преследовать мятежников. Свои отказ Колузаев мотивировал тем, что ему якобы необходимо починить бронепоезд, который сильно пострадал в последних боях, с этим ремонтом отряд провозился до 8 часов утра 22 января. За это время мятежники успели уйти далеко в горы.
Утром 22 января, после своего освобождения, мы с Кравченко с группой товарищей отправились из Главных мастерских в Комиссариат путей сообщения: надо было срочно восстановить телеграфную связь с фронтами и информировать их о положении дел в Ташкенте.
Придя на телеграф, мы спросили у дежурного:
— Были ли какие-нибудь распоряжения от Осипова?
Старший телеграфист показал нам подлинную телеграмму Осипова, написанную на клочке бумаги размашистым нервным почерком. Я привожу ее текст полностью: «Станция Учаджи. Командиру Казанского полка товарищу Кириллову. Предлагаю в срочном порядке, не обращая внимания ни на какие другие распоряжения, выехать с полком в гор. Ташкент в распоряжение мое. Турвоенком Осипов. Члены гарнизонного комитета: Берестов, Бутенин, Худяков».
Не знаю, была ли эта телеграмма получена командиром полка Кирилловым своевременно или нет, но полк остался на месте.
23 января реввоенсовет решил послать своих представителей на закаспийский фронт и попутно в Самарканд и другие города для информации о контрреволюционных выступлениях в Ташкенте. В числе командированных был и я.
Первую остановку мы сделали на станции Урсатьевская, Среднеазиатской железной дороги. Здесь мы встретили командира саперного отряда «левого» эсера Петренко. Сюда же приехали немного раньше нас командир полка интернационалистов Д.E.Коновалов и И.Ф.Казарин. Мы собрались в служебном вагоне и рассказали этим товарищам о ташкентских событиях. Когда доклад был окончен, «левый» эсер Петренко заявил;
— Я раньше, за три-четыре дня до этого, знал о том, что в Ташкенте будут контрреволюционные выступления.
— Каким образом ты узнал это? — спросил я у Петренко.
— Ко мне из Ташкента был прислан Осиповым полковник Надольский,— ответил Петренко,— Oн предупредил меня, что в Ташкенте готовится контрреволюционное выступление, но пока оно отложено. Он же передал мне приказ Осипова, чтобы в случае выступления я не оказывал никакой помощи советской власти и не двигался бы к Ташкенту.
Тогда я задал Петренко вопрос:
— Почему вы не арестовали Надольского тотчас же, как получили от него это сообщение?
— Все меры были приняты,— уклончиво ответил Петренко.— За Надольским был установлен надзор, и по требованию лиц, за ним следивших, он был арестован и отправлен в Самарканд.
Я назвал действия Петренко сомнительными и потребовал, чтобы заявление Петренко было занесено в Протокол. Меня поддержали Казарин, Ермолов и Коновалов. Присутствовавшие на совещании «левыe» эсеры самым решительным образом запротестовали против занесения в протокол сообщения Петренко, но мы продолжали настаивать.
Этот спор едва не кончился вооруженной схваткой. Однако мы добились своего, и сообщение Петренко было занесено в протокол №1 от 24 января 1919 года.
Сделав доклад в Самарканде, мы поехали в Чарджуй. В этот момент Казанский полк, стоявший в Чарджуе, готовился к выступлению на фронт. Мы решили сделать доклад о ташкентских событиях на полковом собрании. После доклада общее собрание Казанского полка приняло такое постановление: «Казанский полк стоит за советскую власть, никаких авантюр не разделяет и пойдет на борьбу с ними...»
По ходу дела видно, что лидеры «левых» эсеров: Успенский, Черневский и другие — действовали с Осиповым вместе, но в последний момент, убедившись в том, что рабочие не пошли за Агаповым и Осиповым на предательство советской власти, они против своего желания вынуждены были идти за рабочими, которые разгромили белую банду Осипова. Из этого следует, что «левые» эсеры не случайно дали Осипову уйти, не организовали своевременной погони за ним: они боялись поимки Осипова, ибо он разоблачил бы предательство лидеров «левых» эсеров. Рабочие, руководимые большевиками, грудью отстояли Советский Туркестан от контрреволюции и интервентов и остались до конца верными великому ленинскому знамени, под которым они честно и доблестно сражались за укрепление диктатуры пролетариата в Средней Азии.
Историк-Марксист. №4, 1941. С. 59-72.