Томас Пейн, "Новые известия Александре Великом"
Иногда нужно и про умные вещи писать. решил написать памфлет хорошего человека, революционного демократа, атеиста -- Томаса Пейна.
Точнее, перенесу памфлет из статьи сборника ЖЗЛ, где, кстати, очень много интересного, в том числе открытие тогдашней загадки происхождения "Красного Дундича", воспоминания Малиновского, статьи о Карамзине, Герйене и пр. Фирма (СССР) веников не вязала.
Ну, а теперь собственно Томас Пейн.
www.bibliotekar.ru/Prometey-5/29.htm
«Борьба за дело Америки сделала меня писателем», — говорил Томас Пейн (1731 — 1,809). Англичанин по рождению, он эмигрировал за океан. Его памфлет «Здравый смысл» стал колоколом американской революционной демократии. Памфлет разошелся невиданным для той поры тиражом — 300 тысяч экземпляров. Его листовки вдохновляли бойцов американских повстанческих армий, зачитывались перед строем, как приказы. Это Пейн придумал название нового государства — Соединенные Штаты Америки, он был одним из авторов «Декларации независимости».
Во время французской революции он был в Париже и его избрали в Национальный конвент. Сражаясь против врагов революции, Пейн пишет книгу «Права человека», в которой аргументы просветителей переводит на язык революционной улицы. Во всех книгах Пейн — яростный противник монархии (как и в печатаемом памфлете «Новые известия об Александре Македонском»). Во время террора его посадили в тюрьму. Там он дописывал философский труд «Век разума». В работе «Аграрная справедливость» он резко выступил против частной собственности.
В 1802 году, больной, непризнанный, он вернулся в США. Ему, борцу за новую Америку, не дали избирательный бюллетень как «не рожденному в США».
За его гробом шли семь человек, из них два негра. На квакерском кладбище Пейну отказались дать могилу как атеисту. Газета «Нью-Йорк пост» поместила двухстрочный некролог: «Он жил долго, сделал кое-что' хорошее и много плохого».
Если значение человека измерять ненавистью врагов, Пейн занял бы одно из первых мест в мире: его чучело сжигали на площадях Англии, выпустили ботинки с его инициалами на подошве, издали клеветническую биографию. Он был предан анафеме со всех церковных амвонов.
Первое доброе слово о нем было произнесено лишь в 1860 году, уже в разгар борьбы за освобождение негров.
Судьба Пейна — трагическая судьба великого просветителя, участника двух буржуазных революций, увидевшего и испытавшего результаты этих революций.
В один из тех пасмурных и тихих дней, кои производят странное действие на душу, располагая ее к задумчивости, я покинул шумный город и удалился в сельские места. Когда я приблизился к Скулкиллу, мысль моя вырвалась на простор и запорхала с предмета на предмет с быстротою, не знающей равных себе в натуре. Даже глаз покажется медлителен в сравнении с проворством мысли. Прежде чем добраться до переправы, я уж облетел все мироздание, посетил едва ли не каждую страну под солнцем, а переправляясь через реку, пересек Стикс и наведался в царство теней; но здесь моя мысль сошла на берег вместе с моею персоной и вновь устремилась в полет, исследуя состояние вещей, еще не рожденных. Эта счастливая дерзновенность воображения делает человека господином вселенной и раскрывает для него истинную и мнимую ценность всего, что та содержит.
Отпустив двух земных Харонов, перевезших меня через Скулкилл, я взял свой посох и направился в рощу. Все согласно навевало на меня приятную меланхолию: дерева словно погружены были в дрему, а воздух навис вкруг меня в нерушимом молчании, как если бы прислушиваясь к сокровенным моим помыслам. В совершенном отрешении от дел и забот, я дозволил моим думам свободно следовать их прихотливым путем, и, раньше чем я успел бы поведать об этом, они вновь переправились через Стикс и на многие мили углубились в неизведанную страну.
Подобно тому как слуги великих мужей вне стен барского дома постоянно подражают своим господам, так и мысли мои, приняв мое обличье, со всею важностью изображали собою то лицо, коему принадлежали, именуя себя в совокупности словом «я» всюду, где бы ни побывали, а воротившись, принесли мне с собою нижеследующие известия об Александре Великом.
Вознамерясь поглядеть, какую жизнь ведет Александр в царстве Плутона, я переправился через Стикс (без помощи Харона, ибо он — перевозчик одних лишь усопших) и спросил меланхолического вида тень, сидевшую на брегах реки, не может ли она сообщить мне какие известия о нем.
— Вот он приближается, — ответствовала тень. — Сойди с дороги, иначе тебя могут сбить с ног.
Поворотившись, увидел я, что ко мне, заняв собою всю дорогу, катит роскошный экипаж. «Как! — подумал я. — Боги и здесь окружают этого человека надменной пышностью!»
Колесницу везла восьмерка лошадей в золотой сбруе, а вся сцена изображала триумфальное возвращение Александра после того, как он покорил весь мир. Он промчался мимо меня, блистая великолепием, какого я никогда доселе не видывал, и столь ярко озарил окрестность, что взору моему открылись бесчисленные тени, сидевшие под сенью дерев и прежде невидимые.
В колеснице были два человека, одинако блистательные, и потому я не. мог определить, который из них Александр, и спросил об этом у тени, все еще стоявшей подле меня. Тень отвечала:
— Александра там нет.
— Не ты ли, — продолжал я, — сказал мне, что приближается Александр и наставлял меня сойти с дороги?
— Да, — ответствовала тень. — Ведь он — коренная лошадь в упряшке с той стороны, что ближе к нам.
— Лошадь? Я говорил о царе Александре.
— И я о нем же, — возразила тень. — Кто бы он ни был по ту сторону Стикса, сейчас все едино; здесь он лошадь, да и то не всегда, ибо когда он предвидит, что его ждет хорошая трепка, то норовит улучить случай и выкатиться из конюшни под видом комочка навоза, либо ускользает под какой другой личиной.
Услышав это, я, как ни мерзостен мне был этот человек, тотчас отворотился, не в силах снести мысль о подобном неслыханном унижении. Однако любопытство взяло верх над состраданием, и, желая узнать, каков властитель мира в конюшне, я направил свои стопы туда; он только воротился с другими лошадьми, и конюх вытирал его толстым пучком вереска, но тут внесли новый пук, еще более толстый и колючий, и едва лишь служитель протянул за ним руку, как Александр, улучив минуту, тотчас исчез, а я покинул конюшню, опасаясь, как бы не заподозрили, что я его украл. Достигнув реки и готовясь переправиться на тот берег, я заметил, что подцепил клопа в высшем обществе потустороннего мира и, почитая излишним способствовать увеличению клопиного племени по эту сторону Стикса, собирался расправиться с ним, как вдруг злополучная тварь пропищала:
— Пощади Александра Великого!
Я отвел смертоубийственный ноготь. Зажатый меж моим большим и указательным пальцами, царь являл жалким видом своим все ничтожество павшего тирана. Движимый смешанным чувством участия и сострадания (коего сам он всегда был чужд), я дозволил ему укусить прыщ, незадолго до того вскочивший у меня на руке, и тем подкрепить свои силы, а после посадил его на дерево, подальше от взоров, но тут подлетевшая синица склевала его с тою же бесцеремонностью, с коей он предавал мечу целые царства.
Засим я обратился в бегство, не без приятности размышляя о том, что я не Александр Великий.
Перевод с англ. М. Кап
Точнее, перенесу памфлет из статьи сборника ЖЗЛ, где, кстати, очень много интересного, в том числе открытие тогдашней загадки происхождения "Красного Дундича", воспоминания Малиновского, статьи о Карамзине, Герйене и пр. Фирма (СССР) веников не вязала.
Ну, а теперь собственно Томас Пейн.
www.bibliotekar.ru/Prometey-5/29.htm
«Борьба за дело Америки сделала меня писателем», — говорил Томас Пейн (1731 — 1,809). Англичанин по рождению, он эмигрировал за океан. Его памфлет «Здравый смысл» стал колоколом американской революционной демократии. Памфлет разошелся невиданным для той поры тиражом — 300 тысяч экземпляров. Его листовки вдохновляли бойцов американских повстанческих армий, зачитывались перед строем, как приказы. Это Пейн придумал название нового государства — Соединенные Штаты Америки, он был одним из авторов «Декларации независимости».
Во время французской революции он был в Париже и его избрали в Национальный конвент. Сражаясь против врагов революции, Пейн пишет книгу «Права человека», в которой аргументы просветителей переводит на язык революционной улицы. Во всех книгах Пейн — яростный противник монархии (как и в печатаемом памфлете «Новые известия об Александре Македонском»). Во время террора его посадили в тюрьму. Там он дописывал философский труд «Век разума». В работе «Аграрная справедливость» он резко выступил против частной собственности.
В 1802 году, больной, непризнанный, он вернулся в США. Ему, борцу за новую Америку, не дали избирательный бюллетень как «не рожденному в США».
За его гробом шли семь человек, из них два негра. На квакерском кладбище Пейну отказались дать могилу как атеисту. Газета «Нью-Йорк пост» поместила двухстрочный некролог: «Он жил долго, сделал кое-что' хорошее и много плохого».
Если значение человека измерять ненавистью врагов, Пейн занял бы одно из первых мест в мире: его чучело сжигали на площадях Англии, выпустили ботинки с его инициалами на подошве, издали клеветническую биографию. Он был предан анафеме со всех церковных амвонов.
Первое доброе слово о нем было произнесено лишь в 1860 году, уже в разгар борьбы за освобождение негров.
Судьба Пейна — трагическая судьба великого просветителя, участника двух буржуазных революций, увидевшего и испытавшего результаты этих революций.
Р. Орлова
В один из тех пасмурных и тихих дней, кои производят странное действие на душу, располагая ее к задумчивости, я покинул шумный город и удалился в сельские места. Когда я приблизился к Скулкиллу, мысль моя вырвалась на простор и запорхала с предмета на предмет с быстротою, не знающей равных себе в натуре. Даже глаз покажется медлителен в сравнении с проворством мысли. Прежде чем добраться до переправы, я уж облетел все мироздание, посетил едва ли не каждую страну под солнцем, а переправляясь через реку, пересек Стикс и наведался в царство теней; но здесь моя мысль сошла на берег вместе с моею персоной и вновь устремилась в полет, исследуя состояние вещей, еще не рожденных. Эта счастливая дерзновенность воображения делает человека господином вселенной и раскрывает для него истинную и мнимую ценность всего, что та содержит.
Отпустив двух земных Харонов, перевезших меня через Скулкилл, я взял свой посох и направился в рощу. Все согласно навевало на меня приятную меланхолию: дерева словно погружены были в дрему, а воздух навис вкруг меня в нерушимом молчании, как если бы прислушиваясь к сокровенным моим помыслам. В совершенном отрешении от дел и забот, я дозволил моим думам свободно следовать их прихотливым путем, и, раньше чем я успел бы поведать об этом, они вновь переправились через Стикс и на многие мили углубились в неизведанную страну.
Подобно тому как слуги великих мужей вне стен барского дома постоянно подражают своим господам, так и мысли мои, приняв мое обличье, со всею важностью изображали собою то лицо, коему принадлежали, именуя себя в совокупности словом «я» всюду, где бы ни побывали, а воротившись, принесли мне с собою нижеследующие известия об Александре Великом.
Вознамерясь поглядеть, какую жизнь ведет Александр в царстве Плутона, я переправился через Стикс (без помощи Харона, ибо он — перевозчик одних лишь усопших) и спросил меланхолического вида тень, сидевшую на брегах реки, не может ли она сообщить мне какие известия о нем.
— Вот он приближается, — ответствовала тень. — Сойди с дороги, иначе тебя могут сбить с ног.
Поворотившись, увидел я, что ко мне, заняв собою всю дорогу, катит роскошный экипаж. «Как! — подумал я. — Боги и здесь окружают этого человека надменной пышностью!»
Колесницу везла восьмерка лошадей в золотой сбруе, а вся сцена изображала триумфальное возвращение Александра после того, как он покорил весь мир. Он промчался мимо меня, блистая великолепием, какого я никогда доселе не видывал, и столь ярко озарил окрестность, что взору моему открылись бесчисленные тени, сидевшие под сенью дерев и прежде невидимые.
В колеснице были два человека, одинако блистательные, и потому я не. мог определить, который из них Александр, и спросил об этом у тени, все еще стоявшей подле меня. Тень отвечала:
— Александра там нет.
— Не ты ли, — продолжал я, — сказал мне, что приближается Александр и наставлял меня сойти с дороги?
— Да, — ответствовала тень. — Ведь он — коренная лошадь в упряшке с той стороны, что ближе к нам.
— Лошадь? Я говорил о царе Александре.
— И я о нем же, — возразила тень. — Кто бы он ни был по ту сторону Стикса, сейчас все едино; здесь он лошадь, да и то не всегда, ибо когда он предвидит, что его ждет хорошая трепка, то норовит улучить случай и выкатиться из конюшни под видом комочка навоза, либо ускользает под какой другой личиной.
Услышав это, я, как ни мерзостен мне был этот человек, тотчас отворотился, не в силах снести мысль о подобном неслыханном унижении. Однако любопытство взяло верх над состраданием, и, желая узнать, каков властитель мира в конюшне, я направил свои стопы туда; он только воротился с другими лошадьми, и конюх вытирал его толстым пучком вереска, но тут внесли новый пук, еще более толстый и колючий, и едва лишь служитель протянул за ним руку, как Александр, улучив минуту, тотчас исчез, а я покинул конюшню, опасаясь, как бы не заподозрили, что я его украл. Достигнув реки и готовясь переправиться на тот берег, я заметил, что подцепил клопа в высшем обществе потустороннего мира и, почитая излишним способствовать увеличению клопиного племени по эту сторону Стикса, собирался расправиться с ним, как вдруг злополучная тварь пропищала:
— Пощади Александра Великого!
Я отвел смертоубийственный ноготь. Зажатый меж моим большим и указательным пальцами, царь являл жалким видом своим все ничтожество павшего тирана. Движимый смешанным чувством участия и сострадания (коего сам он всегда был чужд), я дозволил ему укусить прыщ, незадолго до того вскочивший у меня на руке, и тем подкрепить свои силы, а после посадил его на дерево, подальше от взоров, но тут подлетевшая синица склевала его с тою же бесцеремонностью, с коей он предавал мечу целые царства.
Засим я обратился в бегство, не без приятности размышляя о том, что я не Александр Великий.
Перевод с англ. М. Кап