ПРОВЕРКА ОФИЦЕРОВ В СУДЕБНО-СЛЕДСТВЕННЫХ КОМИССИЯХ ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ АРМИИ И ВООРУЖЕННЫХ СИЛ ЮГА РОССИИ (ЛЕТО 1918 – ЗИМА 1920 ГГ.)
Аннотация. В статье предпринята попытка анализа проверки офицеров в судебно-следственных комиссиях Добровольческой армии и Вооруженных сил Юга России. В ходе исследования на материале нескольких case-study демонстрируется, какие наказания применялись и не применялись в судебноследственных комиссиях по отношению к офицерам, служившим другим правительствам. Изучено влияние офицерского статуса на ход следствия, негласная иерархия вражеских правительств и влияние срока службы и должности на вердикт комиссии.
Ключевые слова: Белое движение, Добровольческая армия, Вооруженные силы Юга России, судебно-следственные комиссии, офицерство, Гражданская война в России.
В.А. Яковенко (Москва)
Массовые перемещения населения, начавшиеся в ходе Первой мировой войны, в России продолжились в ходе разразившейся за ней Гражданской войны. Принадлежавшие к совершенно разным социальным и национальным группам жители бывшей Российской империи зачастую оказывались в областях, в которых у них не было никаких социальных связей, имущества и работы. Причиной этому были как беженство, так и насильственные выселения властями империи. С произошедшим в октябре 1917 г. захватом власти партией большевиков перед россиянами встал также вопрос отношения к новой власти. Население вскоре поделилось на тех, кто готов был сотрудничать с большевистским режимом и тех, кто его не принял и присоединился к белым или национальным правительствам [1].
Однако сотрудничество с одной из сторон конфликта далеко не всегда означало лояльность человека к ней. В условиях Гражданской войны одна случайная встреча или неудачное промедление могли означать необходимость присоединиться к той или иной стороне конфликта. Из этого проистекали в том числе массовые переходы военнослужащих между красными, национальными, зелеными и белыми формированиями. /218/
1. В Гражданскую войну эти передвижения населения зачастую имели характер возвращения –перемещенные в годы Первой мировой войны люди возвращались в свои ранее покинутые дома. См., например: Лор Э. Русский национализм и Российская империя: Кампания против вражеских подданных в годы первой мировой войны. М., 2012; Gatrell P.A Whole Empire Walking: Refugees in Russia During World War I. Bloomington, 1999.
Переход из одного стана в другой, как правило, вызывал недоверие властей, контролировавших территорию, на которой оказывался перебежчик. В связи с этим обычно следовала проверка человека на лояльность. В большевистском лагере такая проверка на благонадежность или выявление принадлежности к «контрреволюции» осуществлялась Всероссийской чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК). К тому же, специально для офицеров у большевиков существовала особая система регистрации. Практики работы ВЧК и ее местных отделений широко изучены в исследовательской литературе с самых разных позиций [2].
Система регистрации офицерства также неоднократно становилась объектом внимания историков [3]. Из множества мемуарных и других документальных свидетельств известно, что у белых на Юге России, самого серьезного военно-политического противника большевиков, проверкой на причастность к вражеским силам занимались специально созданные для этого судебно-следственные комиссии [4].
До настоящего момента эти органы изучались с двух исследовательских позиций. В.Ж. Цветков, С.В. Волков и Р.Г. Гагкуев исследовали их как элемент комплектования белых армий Юга России, а А.Л. Литвин упоминал комиссии в контексте репрессивной политики белых правительств [5]. Однако детальным изучением работы этих структур никто из ученых еще не занимался, а сохранившееся делопроизводство комиссий не изучалось как единый документальный комплекс. Наиболее подробные разборы работы комиссий, выполненные С.В. Волковым и Р.Г. Гагкуевым, не задействуют эти источники и опираются лишь на мемуары.
Настоящая статья является первой попыткой изучить процесс проверки населения на благонадежность военными властями изнутри, а не извне. Источниками для исследования послужили сохранившееся в фондах Государственного архива Ростовской области (ГАРО) и Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ) делопроизводство комиссий. Исследование фокусируется на фильтрации военных - наиболее многочисленной группы из числа прошедших через комиссии. Среди военнослужащих основной подгруппой являются офицеры, поскольку количество их дел в разы больше, чем рядовых и унтер-офицеров. Зачастую солдат не считали необходимым проверять. Пленных и перебежчиков из числа рядовых нередко зачисляли в белые подразделения без особых процедур.
Так вчерашние красноармейцы могли уже через пару дней воевать против своих недавних сослуживцев [6]. /219/
2. См., например: Литвин А.Л. Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг. М., 2004. С. 54–138; Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918–1923. М., 1990; Мозохин О.Б. Право на репрессии: Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918–1953). М., 2006.
3. См., например: Волков С.В. Трагедия русского офицерства. М., 1999. С. 239–266; Ганин А.В. Повседневная жизнь генштабистов при Ленине и Троцком. М., 2017. С. 54–69; Каминский В. В. Выпускники Николаевской Академии Генерального Штаба на службе в Красной Армии. М., 2011. С. 83–97.
4. Подразумеваются Добровольческая армия и сменившие ее Вооруженные силы Юга России (ВСЮР). См., например: Корсак В.В. У белых. Париж, 1931. С. 33–34; Соколов К.Н. Правление генерала Деникина (Из воспоминаний). София, 1921. С. 205; Штейфон Б.А. Кризис добровольчества. Белград, 1928. С. 59–61.
5. Волков С.В. Указ. соч. С. 127–138; Гагкуев Р.Г. Белое Движение на Юге России. Военное строительство, источники комплектования, социальный состав. М., 2012. С. 379–400; Литвин А.Л. Указ. соч. С. 181; Цветков В.Ж. Белые армии Юга России. М., 2000. С. 20–21.
6. Гагкуев Р.Г. Указ. соч. С. 363–371.
Под офицерами в работе понимаются все те, кто называл себя так в ходе следствия. Оговоримся, что ввиду отсутствия однозначного термина из изучаемой эпохи исследуемый процесс будет именоваться словом «проверка». В ряде мемуарных свидетельств процесс называется «реабилитация» [7]. На наш взгляд, он не отражает сути исследуемого явления. Целью комиссий было не восстановление прав и доброго имени невиновных (тем более, что изначального поражения
в правах у них не было). Их целью была именно проверка уже совершивших акт сотрудничества с иными вооруженными силами и назначение наказания тем, кого признавали виновным в преступлении. Сами комиссии официально реабилитационными не назывались, не называл их так и главнокомандующий Деникин.
***
Обратимся к нескольким различным случаям, чтобы понять, каков был механизм проверок в судебно-следственных комиссиях. Типичным примером благоприятного для подследственного хода событий является дело 44-летнего генерал-майора Дмитрия Ивановича Андреевского, который предстал перед комиссией в конце октября 1919 г. В период с октября 1917 г. Андреевский служил у большевиков сначала дежурным генералом главного штаба, затем – начальником общего отдела в штабе для борьбы с немцами. При этом из срока своей службы он 2,5 месяца находился в отпуске. В своих показаниях генерал отдельно отмечал, что не служил гетману. Этот факт, а также его утверждение, что он служил у большевиков лишь по принуждению, и попытки скрытно вредить им говорили в пользу Андреевского. Данные аргументы, добровольная явка в комиссию и письменное поручительство авторитетного генерала А.П. Архангельского склонили следователей оправдать Андреевского [8].
Похожим образом разворачивалось следственное дело Ильи Николаевича Потапова, полковника Генерального штаба. С июня 1918 г. он служил у большевиков старшим адъютантом сухопутного отделения штаба главного командира портов северо-западного района Черного моря. Позднее был назначен военным руководителем Бессарабской губернии, но в должность вступить не успел. Потапов в своих показаниях упирал на то, что дети и больная жена не давали ему покинуть «совдепию». Отдельно он, как и Андреевский, отмечал, что в украинских формированиях не служил, а у большевиков старался не просто вредить делу, но и устраивал саботаж. Все это, добровольная явка и свидетельства сослуживцев вновь склонили чашу весов в пользу подследственного, – он был оправдан [9].
Совсем иным предстает дело подполковника Генерального штаба Ягоды, успевшего послужить у большевиков на одной гражданской и трех военных должностях [10]. Начиная с лета 1918 г. он работал в административном отделе в Ярославле, потом – в штабе украинского фронта, а затем – начальником оперативного отдела 2-й и 4-й украинских советских армий. Его стратегия защиты была совершенно другой. Он утверждал, что пошел служить красным вслед за другими высшими чинами, не веря, что большевики продержатся долго. Основным его аргументом стало то, что он пытался устраивать саботаж на последних двух должностях. Последний он считал столь успешным, что отводил ему существенную роль в отступлении советских войск в ходе недавней военной операции. Членов комиссии аргументы Ягоды убедить не смогли. В их вердикте было сказано, что /220/
7. См., например: Корсак В.В. Указ. соч. С. 33–34; Соколов К.Н. Указ. соч. С. 205.
8. ГАРО Ф. Р-3989. Оп. 1. Д. 5.
9. ГАРО Ф. Р-3989. Оп. 1. Д. 10.
10. Здесь и далее инициалы не приводятся в тех случаях, когда достоверно определить их не удалось.
саботаж подполковника доказывается лишь его словами, а к белым он решил примкнуть не в силу идейных соображений, а по случаю их военных успехов. Не сыграла в его пользу и добровольная явка под следствие. Наказанием для Ягоды стала невозможность служить во ВСЮР по Генеральному штабу [11].
Поразительно контрастными с данным делом являются материалы следствия над полковником Генерального штаба Юлианом Иосифовичем Кобылецким [12]. Будучи выходцем из той же среды, что и Ягода, Кобылецкий в революционные годы вел себя совершенно иначе. С октября 1917 г. этот генштабист успел послужить в вооруженных силах Польши, в войске гетмана Скоропадского, у Петлюры, большевиков и потом оказался под следствием у белых. Во всех армиях он занимал невысокие должности. Службу врагам белых Кобылецкий оправдывал нехваткой денежных средств, а также своим письмом на Дон с просьбой взять на службу, не получившим ответа. В его пользу говорил также приход на проверку по собственной инициативе. Странным образом, несмотря на многочисленные переходы подполковника из одной армии в другую и пометку на заключении комиссии: «Сделал все, чтобы не попасть в Добровольческую Армию», Кобылецкий был оправдан. Причиной стало мнение следователей, что во вред белым и на пользу красным подполковник не действовал [13].
На фоне многих изученных судеб офицеров Кобылецкий выделялся своим польским происхождением и службой в Войске Польском. В связи с этим сравним его дело с делом другого поляка, не принадлежавшего к офицерскому сообществу. В конце 1919 – начале 1920 гг. 28-летний Вацлав Николаевич Гроцкий был задержан на улице по подозрению в службе большевикам. В процессе следствия оказалось, что Гроцкий действительно служил у красных. Причем, в отличие от многих, работал не на канцелярской должности, а в советской милиции города Орел. Однако, по его собственному признанию, служить милиционером его вынудила объявленная мобилизация; сыграла свою роль и характерная для тех лет всеобщая нужда. При оставлении Орла Красной армией Гроцкий предпочел не покидать город и прятался в подвале мыловаренного завода до прихода белых.
После стремительного отступления ВСЮР он оказался в Курске, откуда отправился в Харьков, где находилось в то время польское консульство, и получил паспорт для выезда на родину. Похоже, что спрос с польского гражданина, к тому же не бывшего военным, на следствии был меньше, чем с офицера-поляка. Он не заслужил даже порицания в тексте решения комиссии. Следователи не нашли в действиях Вацлава Гроцкого состава преступления и оправдали его [14].
В контексте мотивации членов комиссий при принятии решений интересно дело 55-летнего генерал-майора Генерального штаба Николая Александровича Жданова. В феврале 1918 г. он попал в немецкий плен, откуда бежал. После этого оказался у красных в Орше и командовал отрядом, воевавшим против немцев.
С 1-го июля 1918 г. Жданов стал работать в Москве при окружном комиссариате
11. ГАРО Ф. Р-3989. Оп. 1. Д. 15.
12. Некоторые предварительные выводы относительно следственных дел Ю. Кобылецкого и В. Гроцкого содержатся в следующем тексте автора: Яковенко В.А. Проверка лиц польского происхождения в судебно-следственных комиссиях Вооруженных сил Юга России (1918–1920 гг.) // Гражданские конфликты и гражданские войны в истории. Исторические документы и актуальные проблемы археографии, источниковедения, российской и всеобщей истории нового и новейшего времени: Сборник материалов Восьмой международной конференции молодых ученых и специалистов «Clio-2018». М., 2018. С. 473–475.
13. ГАРО Ф. Р-3989. Оп. 1. Д. 12.
14. ГАРФ Ф. Р-447. Оп. 1. Д. 116б.
военным руководителем. В этой должности генерал пробыл до 1 февраля 1919 г. После чего он попал в Астрахань и служил командующим 12-й армией. Наконец, Жданов был отправлен в Киев на должность инспектора запасных войск. Затем он работал там же начальником 2-й сводной советской дивизии. Потом Жданов перебежал к деникинцам и добровольно явился на проверку в комиссию. Аргументами в свою защиту Жданов считал отпуск по болезни длиной в 3 месяца, попытки уклониться от посылки на фронт, попытки саботажа. Следователей это не убедило, и дело генерала было передано в военно-полевой суд, поскольку он приносил, по их мнению, пользу советской власти. На этом работа комиссии заканчивалась. Проследим дальнейшую судьбу Н.А. Жданова [15].
Заключение военных экспертов, приглашенных на суд, гласило: Жданов способствовал большевикам, самим своим присутствием привлекал нижних чинов, к тому же с самого начала состоял у них на службе. Но потом старался принести красным максимальный вред и по своей инициативе перебежал в белый лагерь. За Жданова, как и в случае с И.Н. Потаповым, поручились сослуживцы, а назначить его к себе на службу попросил легендарный генерал К.К. Мамонтов. Также положительные для Жданова показания дали его жена и знакомые не из военных кругов. Генерал был оправдан военно-полевым судом [16].
В отличие от уже рассмотренных случаев, не всем офицерам удавалось выйти из-под следствия удачно. Были и те, чье наказание было серьезнее, чем у Ягоды. Так, в 1918 г. был разжалован в рядовые прапорщик Борис Арендт, служивший после этого канониром 1-го отдельного артиллерийского дивизиона Добровольческой армии. Та же судьба постигла и подпоручика Илью Автюховича.
После разжалования он служил солдатом пулеметной команды Корниловского ударного полка. Отметим, что судьбы обоих офицеров впоследствии сложились удачно: и Арендт, и Автюхович были в начале 1919 г. восстановлены в чинах, а Арендту даже обязались выплатить офицерский оклад за все время службы рядовым. Последнее проистекало из того факта, что была доказана невиновность прапорщика. Совсем иначе было с Автюховичем – чин ему вернули, поскольку он «мужеством и храбростью искупил вину перед Родиной» [17]. Назвать случаи восстановления в чине массовыми было бы преувеличением, но, видимо, они случались нередко. Росту их числа способствовал отданный А.И. Деникиным в конце 1919 г. приказ об амнистии для некоторых групп лиц, обвиненных в работе на большевиков. Например, в связи с этой амнистией был восстановлен в чине офицер Феодосий Дорошенко, разжалованный в рядовые и служивший в элитном Дроздовском полку [18].
Большинство названных ранее офицеров явилось на проверку по собственной инициативе (точно нельзя сказать про Арендта, Автюховича и Дорошенко). Немного иначе складывались дела тех, кто попадал в комиссию не добровольно. Таким было дело подпоручика Андрея Филипповича Стеценко. Он прибыл в комиссию в составе группы военнопленных из РККА. Сам он утверждал, что в плен белым сдался добровольно, а у большевиков служил по мобилизации. За неимением каких-либо доказательств вреда, принесенного Стеценко ВСЮР, его дело прекратили. Но в силу не до конца ясных обстоятельств службы у красных подпоручика оставили под надзором [19].
15. ГАРФ Ф. Р-447. Оп. 2. Д. 48.
16. Там же.
17. ГАРФ Ф. Р-6230. Оп. 1. Д. 50. Л. 75.
18. ГАРФ Ф. Р-447. Оп. 1. Д. 680.
19. ГАРО Ф. Р-3989. Оп. 1. Д. 14.
Помимо взятия в плен, существовал еще один способ попадания офицеров на проверку не по собственному желанию. Многих офицеров, особенно среди низших чинов, после прибытия от красных сразу назначали на должности в белых частях. В таких случаях офицеров «задним числом» отправляли в судебноследственные комиссии начальники подразделений, в которых они служили. Именно такими были дела полковника Высоцкого, капитана Глушановского, поручика Воронова, подпоручика Фелицына и других. В таких случаях следствие обычно производилось недолго, а арест проверяемого не производился [20]. Однозначно восстановить логику работников комиссии в данном случае трудно. Судя по всему, она была следующей: раз офицер моментально был назначен на должность, в нем остро нуждалось конкретное подразделение. Долгая проверка и заключение просто-напросто помешали бы человеку исполнять свои обязанности. Вполне вероятно, что поэтому проверка таких дел могла проходить быстро и не слишком тщательно.
Однако бывали и исключения, когда уже занимавших в белой армии должность офицеров подвергали аресту. 30 октября 1919 г. был арестован 37-летний поручик Александр Дмитриевич Куракин, состоявший при большевиках на службе механика-техника Киевской главной телеграфной конторы. Перед задержанием он состоял на службе в Киевском офицерском ударном батальоне ВСЮР. Его арест, однако, не был долгим. Куракину удалось убедить следователей, что во вред белым он не действовал, а красным служил лишь из-за финансовых трудностей. Вскоре поручик был оправдан, и его освободили [21].
***
Итак, можно утверждать, что отношения Белого движения в лице судебноследственных комиссий и офицерства, служившего ранее у большевиков, были комплексной проблемой. Они не исчерпывались положительным или отрицательным отношением к военным, сменившим сторону.
Во-первых, отметим, что существовали разные степени наказания для таких людей. Самой слабой из них выступало порицание подследственного, как это произошло в случае с Ю.И. Кобылецким. Оно, судя по источникам личного происхождения, выходило за пределы комиссий и часто влекло за собой негативное отношение сослуживцев.
Второй степенью был надзор, под который попал, например, А.Ф. Стеценко. Она создавала для поднадзорного те же проблемы, что и порицание, прибавляя к ним то, что за каждым шагом сомнительного офицера теперь могла следить контрразведка.
Третьей степенью после надзора становился запрет на службу, который был назначен для подполковника Ягоды. Она была уже гораздо серьезнее, чем две предыдущие. Включая в себя все последствия порицания, он оставлял осужденного офицера без работы. С учетом того, что изначальной мотивацией служить какому-либо правительству для многих офицеров был вопрос получения заработной платы, невозможность работы становилась критически тяжела. К тому же,
многие офицеры не знали никакого другого дела, кроме военного.
За запретом на службу шло разжалование в рядовые, постигшее многих офицеров. С одной стороны, таким людям не запрещалось служить в подразделениях ВСЮР в качестве рядовых. Но очевидно, что уровень довольствия рядового был значительно ниже, чем того требовали привычки и обстоятельства жизни офицеров. Многие из них имели жен и детей, содержать которых, будучи ря-/223/
20. ГАРФ Ф. Р-447. Оп. 2. Д. 7; Д. 5.
21. ГАРФ Ф. Р-5931. Оп. 1. Д. 940.
довым, было едва ли возможно. Вдобавок это наносило дополнительный удар по репутации разжалованного, – еще больший, чем предыдущие ступени.
Наиболее высокой степенью наказания была передача дела в суд. На первый взгляд, это суждение спорное. Действительно, в конце концов, суд мог оправдать подследственного, как и вышло с Н.А. Ждановым. Но обратимся к руководящим документам комиссий. Согласно их тексту, в суд дело передавалось в том случае, если комиссия считала свои полномочия недостаточными для вынесения решения. Таким образом, суды получали из комиссий дела тех людей, чьи действия следователи считали наиболее «вредными» для Белого движения [22]. Другой вопрос, что оправдательный приговор в суде «обнулял» весь предыдущий процесс.
Во-вторых, обратимся к тому, какие виды наказания комиссиями не применялись. Первой в списке для всех социальных групп будет смертная казнь, которую имели право назначать лишь суды [23]. Именно к офицерам не применялась и конфискация имущества. Причина этого была проста, – у большинства офицеров особенно и нечего было конфисковывать. Многие из них перебегали на сторону белых, взяв с собой лишь самое необходимое, в плен попадали вообще без пожитков. Те же, кто оказывался на проверке в силу смещения фронта, чаще всего жили на съемных квартирах, получая не слишком большое жалование. Не применялось к офицерам и заключение. Вероятно, такая практика происходила по двум причинам: тюрьмы и без того были полны гораздо более опасными и ненадежными людьми; даже запятнавшим свою репутацию офицерам доверяли больше, чем людям не из военной среды. Оговоримся, что речь здесь идет именно о заключении как наказании, а не как о мере пресечения. Если говорить о последнем, то известны случаи содержания офицеров в тюрьме [24].
В-третьих, важно помнить, что статус офицера имел две стороны. Конечно, в Белом движении он давал некую привилегированность. Но он, в то же время, означал повышенный уровень ответственности. От офицера ждали если не подвигов на уровне героев-первопоходников, то хотя бы верной службы белому делу. Если же человек не был военным, спрос с него был меньше. Впрочем, пределы разумного это не переходило, – гражданские лица, вина которых была серьезной, часто отправлялись на каторгу. Еще одним «побочным эффектом» офицерского статуса было то, что человек на следствии воспринимался в первую очередь именно в этом качестве. Все остальные его идентичности отодвигались на второй план. Это подтверждает, например, отсутствие в следственных делах графы «национальность» и лишь редкое появление там графы «вероисповедание».
В-четвертых, видимо, в головах как следователей, так и подследственных офицеров имелась некая неофициальная иерархия враждебных вооруженных сил. Из материалов комиссий видно, что самым большим злом в ней были Красная армия и большевики. Вторыми в списке шли петлюровские войска, являвшиеся в глазах многих сепаратистами. Вследствие этого служба в петлюровских войсках считалась недостойной российского офицера. С армией гетмана П.П. Скоропадского ситуация была сложнее. Видимо, в список для следователей она /224/
22. А.И. Деникин вспоминает, что суд по меньшей мере один раз применял смертный приговор по отношению к офицерам, проверенным судебно-следственными комиссиями. Деникин А.И. Очерки русской смуты. В 3 кн. М., 2013. Кн. 3. С. 128–136.
23. Другое дело, что часто перебежчиков или попавших в плен без суда расстреливали или вешали на месте. Там же. С. 128–136.
24. См., например, дело подполковника В.А. Пегушина: ГАРФ. Ф. Р-450. Оп. 1. Д. 7.
не входила. А вот сами офицеры часто отмечали отсутствие в их биографиях службы гетману как аргумент в свое оправдание. Наконец, польские войска вообще не воспринимались как враждебные. Они для следователей были скорее просто другими, нежели вражеским.
Наконец, срок службы офицера врагу и его должность имели для следователей вес лишь в той мере, в которой они влияли на возможность нанесения вреда ВСЮР. Однозначной закономерности здесь выделить не удается. Как служивший на высокой должности генерал, так и командовавший всего лишь ротой солдат капитан могли оказаться равны в этом отношении. Стоит признать, что офицерские дела из судебно-следственных комиссий – только часть большого процесса проверки населения Белым движением на Юге России. Автором этой статьи предпринята попытка начать комплексное изучение этой важной для истории Гражданской войны проблемы; ее полное понимание
возможно только при дальнейшем подробном исследовании документов комиссий. /225/
Военно-исторические исследования в Поволжье: сборник научных трудов. – Саратов, «Техно-Декор», 2019. С. 218-225.