Все мы знаем, что это за день, и чем он славен. Будем помнить и будем чтить всех героев борьбы за дело революции и социализма.
А сегодня отдельно хочется упомянуть "товарища Буденого", как писали воронежские испартовцы его фамилию. Не только за его вклад в дело побед Красной Армии, но и за редкий по тем временем здравый смысл и трезвость. Чему примеры - ниже.
ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 534.
ВОСПОМИНАНИЯ УЧАСТНИКОВ РЕВОЛЮЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ в гор. ВОРОНЕЖЕ.
Стенограмма вечера воспоминаний фабрично-заводской комиссии рабочих-подпольщиков Отроженских железно-дорожных мастерских от 9 октября 1927 г.
КАРАМЫШЕВ /Отроженские мастерские/
Товарищи, первым толчком для Отроженских мастерских был толчок тревожного гудка. Он нас известил о наступлении казаков. Их было 37 эшелонов, которых наш революционный орган из центра дал задание задержать и разоружить. Хотя они, как будто и находились под ведомством нашей власти, но тем не менее надо было из разоружить, так как у них было много генералов, которые хотели сделать переворот в центре. Задача эта была трудная, так как их был не один эшелон. Но, несмотря на это, наши рабочие все, как один человек взяли винтовки и пошли на фронт. Конечно, казаки немного струхнули. Их напугал тревожный свисток, который звучал три-четыре часа. И так, наши рабочие, получивши оружие, разделились на два фронта, под распоряжением наших революционных руководителей – Сахаров и Каталевича и выполнили эту задачу. Эшелоны были разоружены и при закрытых дверях пропущены в Воронеж. После этого, мы, как будто бы, положили начало нашей борьбе с разными бандами и о Воронеже уже заговорили, как о большом революционном защитнике. Это значит был первый момент.
Второй момент – это защита Воронежа от нашествия Мамонтова. Мамонтов надела[л] много шуму. Взорвал мосты и подходил к Воронежу, но он уже, благодаря первому толчку разоружения казаков, знал, что здесь ни какая нибудь банда, а он имеет дело с рабочими Воронежа.
Ночью был набег Мамонтова и в эту же ночь вооруженные рабочие были на готове и ожидали тревожного свистка. Когда он прозвучал, Мамонтов отступил. Мамонтову занять город не удалось повидимому потому что наши рабочие стояли на страже. /1/
Дальше перехожу к нашествию Шкуро.
Было предписано всей нашей организации эвакуироваться и вот наш жел. дорожный комиссар узла Мотайлов издал приказ, что остаются только боевые дружины, всю администрацию убрать. Очевидно, жел. дорожный ревкомитет не доверял нашей администрации.
В результате всю эвакуации рабочие провели на своей спине. При отступлении красными войсками был взорван наш первый ж. дорожный Отроженский мост. Мне было поручено остаться. И вот, когда мы с несколькими рабочими с домкратами в руках находились около броневика Черноморца, нас окружили казаки и чуть было нас не порубили, но так как им были нужны рабочие ж.-дор. они нас отправили работать и всячески эксплоатировали. Послали нас восстанавливать мосты. Когда наши красные полки отступали, то мы, все рабочие, были уверены, что они отступают не надолго. Наши комиссары Улосов и Мотайлов, на обязанности которых лежала эвакуация инвентаря, совсем не уходили и это время скитались в наших хижинах.
Многие из наших коммунистов сами уехали, а семей оставили и вот этим семьям пришлось очень плохо от казаков. Я без слез говорить об этом не могу. Вы ведь знаете, что делали казаки с женами наших коммунистов. В результате пришлось жену Терского с тремя детьми ночью отправить через лес. Я проводил из до кордона. Белые за это произвели у меня 14 обысков. Вскоре после этого меня и одного нашего рабочего Зимухина арестовали и посадили в вагон. Но комендант вагона, как видно, был малый хороший. Он нам передал ключ от двери вагона, когда приехал карательный отряд Шкуро и сказал: «лезть под вагон». Теперь, когда пришли белые, появилось все наше начальство. Когда отступали, они все пропали, как только белые стали работать, то все начальство явилось.
Когда прошел слух, что Буденый близко, то нача-/2/-лась такая паника, что они побросали все свои обозы и часа через три-четыре очистили станцию и Буденый прибыл сюда. Первым прибыл Кирпичев наш жел. дорожный комиссар первой боевой дружины. Он приехал на броневике и и привез с собою двух красных офицеров. Вызвали меня. У нас все начальство опять разбежалось. В первую очередь подходим к мосту. Белые, отступая, взорвали мост, чтобы нам не было продвижения. Значит, что мы строили у белых, то было ими взорвано. Вот тут Буденый, подходит к мосту, а на той стороне стоят белые с пулеметом, и говорит: «чтобы к 10 час. вечера мост был готов», я хочу направиться в обход Воронежу. Тут я вернусь немного назад и расскажу, как мы выручили наш броневик Черноморец. Когда броневик вышел из Отрожек, то белые преградили ему дорогу, срубили дерево, так что он не мог назад пройти. И вот нам пришлось ехать туда, выручать наш броневик. Перед этим наш комиссар Юлосов дал нам спирту, у нас в головах зашумело и мы поехали туда. Стали мы работать, смотрим наш броневик идет. Тогда они стали по нам палить, но всетаки он прошел благополучно.
После того, как Буденый дал нам поручение восстановить мост, собрал я 50 человек рабочих и приступили к работе. Положили 9 рельс и только что начали класть шпалы, как белые открыли по нас шрапнельный огонь. Работать нам стало невозможно. Мы пошли к Буденому, он остановился у Никулина и сказали ему об этом. Тогда он пошел с нами к мосту. Тут один из наших красных офицеров сказал: «что это за революционные рабочие, которые не могут построить под обстрелом мост. Пусть 50-40 чел. погибнут, а десять достроят». Тогда Буденый сказал: «ты дурак, нам нужно строить мости так, чтобы не потерять ни одного человека, а то наша республика пропадет. С этими словами он ушел, и дал нам приказ, чтобы к 10 час. вечера собраться и /3/ дожидаться его распоряжения. Сам он уехал на Сомовский мост. К 10 час. вечера мы собрались около моста. Приезжает Кирпичев и дает нам распоряжение: «уходите от моста, потому что военный план уже создан другой, а вы разведите костер, чтобы обратить внимание неприятеля, что вы как будто заняты постройкой моста». Мы это проделали и в ту же ночь Буденый взял Воронеж.
После этого нам опять пришлось много работать по восстановлению мостов. Наши рабочие шли охотно работать, потому что мы натерпелись от белых как следует. Приехали Воронежские рабочие, а мы уже некоторые мосты исправили. Тут я хочу сказать об инженере Лепцингере, который все время работал с нами на пользу рабочих. Нам в одно и то же время пришлось делиться на три фронта. Нам пришлось восстанавливать в Давыдовке пост силами Отроженских мастерских. По распоряжению наших руководителей Корсакова и Колесникова мне было поручено руководить работой по восстановлению мостов и мы работали по трое суток не спавши.
Много эпизодов мною, конечно, забыто, но могу сказать, что рабочим приходилось очень туго. Меня чуть не расстреляли и я спасся только потому, что им нужно было отступать. Вот, товарищи, все, что я могу вспомнить. Больше ничего я сказать не могу. /4/
ДРУЖИНИН. Отроженские мастерские.
Разрешите прежде чем говорить о событиях почтить память погибших товарищей.
Товарищи, когда в 1917 году для того что-бы удержать власть был клич коммунистической партийной организации отряд дружины по охране и укреплению этой власти, то на этот клич отозвался первый отряд – это боевая дружина. В этот отряд влились, как рабочие Отроженских мастерских так и Воронежских. Что же этот отряд проделывал по защите гор. Воронежа, я скажу, как вам всем известно в Воронеже была первая вспышка анархическая, это была небольшая кучка и подавление ее было скоро организовано этим отрядом. Когда все это успокоилось, то этот отряд занимался охраной некоторых учреждений гор. Воронежа. Наш Отряд находился под командованием тов. Дубинина. В сентябре м-це мы поехали на фронт Таловая – Бутурлиновка. Здесь нам пришлось столкнуться с тремя полками. Бой был партизанский, в этом бою погибли некоторые товарищи из Отроженских мастерских. После этого мы являемся в Воронеж. Здесь вновь начинаются события 1919 года, организуется коммунистический полк. В этом полку было много рабочих из этого коммунистического полка была выделена броня-летучка. В августе м-це 1919 года, по распоряжению нашего командира, мы выехали на фронт с броне-летучкой в Грязи. В этом участке мы приступили к бою, когда в этом бою нам не удалось взять верх, потому что в это время был прорван фронт к нам Мамонтовым. Когда фронт был прорван, наш фронт дрогнул. Только лишь потому, что час от часу терял связь.
Теперь по распоряжению командира нам было велено догонять Мамонтова. Мы занялись этим, доехали до мостов, они взорваны, давайте их приводить в порядок. Здесь около того моста, где были части белых, наши было замечено обоз с снарядами и вообще всем тем, что полагалось /5/ для взрыва. Теперь у нас создается также положение, мы имеем бронепоезд им. Карла Маркса и броне-летучку №12.
Бронепоезд стоит на фронте, а наша летучка догоняе[т] Мамонтова. Когда фронт дрогнул, мы думаем, что делать. Мосты взорваны, дальше идти некуда. Решили пока оставаться близь бронепоезда им. Карла Маркса. На другой день летят два кавалерийских полка, здесь наши части не растерялись, отказалось эти два полка наша каваллерия. Составили совет. Мы потеряли связь, как нам быть. Тогда мы решили бронепоезд взорвать, чтобы он не доставался противнику, хотя и жалко было, но делать нечего. Орудии и пулеметы взяли с собой. Теперь по распоряжению начальника всутаем в борьбу, отгоняем Шкуро. Это было в 1919 году в сентябре м-це, приезжаем на Воронежский фронт Усмань, здесь встречаем броневик «Черноморец». Отряд Губчека, по распоряжению Буденного вышел на Графскую.
Буденный повел наступление на Воронеж через Усмань-Собакино, потом Буденный начинал брать со стороны Рамонь. Здесь мы когда взяли Рамонь двинулись шоссейной дороге и приехали на фронт Тресвятское он был нейтральным. Когда завязался бой, то нами был взят генерал Гусельщик. Когда Буденный стал подходить к Воронежу с одной стороны мы, с бронелетучкой с другой. Дошли до ст. Сомово дальше идти было не возможно, потому что батарея противника стояла в с/х. институте, только ночью было возможно цеплять товарные вагоны и кое как отправлять их со ст. Сомово.
Когда Шкуро задумал бросить Воронеж он пустил паровоз в н[а]ш паровоз, но товарищ перевел стрелку и он не врезался.
Когда занималось Отрожка, то армия снабжалась в то время плохо. Нам приходилось голодать по несколько дней, особенно на Воронежском фронте, и я помню случай, что я был так измучен голодом, что был очень благодарен Шуркину, который дал мне кусок хлеба.
Теперь когда мы начали брать Воронеж у нас был та-/6/-кие организации, которые нам подавали сведения из Воронежа и сообщали где находится Шкуро. Однажды мы получили сведения, что в малярном цехе идет собрание, на котором Шкуро призывает к защите города Воронежа, получив об этом сведения, мы начали бить по мастерским.
Когда занимался Воронеж, а заняли его 24 октября. Утром перестрелка окончилась. Вижу, что вся администрация Отрожки уже бежит к Воронежу, непойму не то от белых, не то к белым. Когда Воронеж был занят нами, то нам из Отрожек туде проехать было нельзя, потому, что мосты были взорваны. Когда мосты были восстановлены мы двинулись правым флангом со стороны Старый Оскол в Валуйки. Бой в Купянске. Бой был такой, что трудно себе представить. Когда прекратился бой наша 4-я дивизия прорвалась в тыл, отрубила телеграф и телефон и захватила их в свои руки. После этого красная кавалерия прорвала тыл и пришла к нам на помощь. /7/
КУРАЕВ /Отроженские мастерские/.
Я, товарищи, скажу о Мамонтове. В июле, 1919 г., сюда был прислан тов. Еремеев для обороны Воронежа. Он сейчас же устроил губернский комитет, чтобы мобилизовать всех коммунистов, создать коммунистические полки и отряды. Мне пришлось попасть в отряд особого назначения, в распоряжение Озерова. Наш отряд был небольшой. Он состоял человек из 40. Сюда выходил тов. тов.: Молотов, Смирнов и др.
Нам приходилось быть в распоряжении Еремеева и я скажу, как у нас происходила эвакуация, когда на нас наступал Мамонтов. Получил распоряжение Еремеева разгрузить молочную ферму, там у нас были ценнейшие производители. Я приехал в сел.-хоз. институт и сказал, что скот отсюда нужно выгнать, потому что Мамонтов находится в 12-15 верстах. В сел.-хоз. Институте находился 227 полк и командир полка не дал ничего эвакуировать, говоря, что он не допустит сюда фронта. Я сообщил об этом Еремееву и Еремеев разрешил не эвакуировать и это была оплошность, потому что, когда я получил в другой раз приказ эвакуировать скот и отправился в институт, то было уже поздно: Мамонтов был очень близко, нам пришлось отступать. Конечно, весь скот попал в распоряжение Мамонтова. Комиссар и командир полка со своим полком разбежались.
Теперь дальше. Когда я сообщил об этом Еремееву, то он сказал: «нам необходимо проводить некоторые вещи», мы забрали эти вещи и с помощью уисполкома проводили их до Чернышевского моста и потом опять вернулись сюда. Нас все же разогнали, потому что нас было человек 40 и нам пришлось отступить.
Когда мы эвакуировались в Репное Еремеев немножко неправильно сделал. Он сказал: «следите за тем, чтобы /8/ был порядок, никого не пропускайте, а сам кинулся в автомобиль и уехал. Когда же часовой не хотел его пропускать, он его убил.
Когда мы опять вступили в Воронеж, я передал свое старшенство Вахилову, а сам вступил в революционный комитет. Там работали тов. тов.: Шабашев, Шварц, Кузьмин и Тихонов. После нашествия белых, напуганное население стало ожидать красных. Когда мы организовали ревком, стало значительно больше порядка. /9/
ШАБАШЕВ. Отроженские мастерские.
Я начну с июня месяца 1917 года.
Тогда я был в 5 полку 48-й команды. Нужно сказать, что наша часть будучи переорганизована из 59 полка в пулеметный был пополнен исключительно за счет сибиряков. Ребята были все бравые, если их поставить с нашими крестьянами, то они во всех смыслах превосходили их. В политическом вопросе разбирались великолепно. Благодаря этому в 5-м полку образовались классовые секции солдатов, как они тогда назывались. Когда этой части приходилось сталкиваться с офицерской частью, то происходили между ними трения и доходили до полкового командира. Между прочим 5-й полк был организован на конкретных началах, но в то же время политическое влияние там все таки было далеко не коммунистическое, не большевицкое. Когда начались знаменитые события 3-го и 5-го августа и после этого 7-го числа того м-ца, было созвано заседание на котором присутствовали представители районных комитетов. На повестки дня стояли разные вопросы. Здесь то и выразилась та разница, которая существовала между офицерской частью и между солдатской. Собрание было бурное, потом все конечно было сведено на нет, т.к. сочувствующих большевизму было меньшинство, и как и надо было ожидать они были забиты шапками.
В первых числах сентября месяца мне удалось от военной службы избавиться, т.к. она тогда нему своему строю была мне не по нутру, и я получил отпуск вследствие болезни.
30-го октября 1917 года я находился без всякого дела на положении больного. Иду по Воронежу утром вижу стройной коллоной исключительно офицерский состав выходят из здания быв. «Ампир» теперешний «Спартак», примерно в количество человек 150. В чем дело. Оказывается они собрались там на заседание, между прочим, у них его сорвали, они направились в корпус, это было примерно часов в промежутке от 9 до 11 дня. После этого они отправились по направлению к Городской Думы, тут они почему то не могли пробраться и пошли к штабу 8-го полка.
Иду дальше смотрю пулеметная стрельба. Я решил вернуться обратно. Подбегаю там наши товарищи, кто с винтовкой, кто с чем. Смотрю лежит труп, погоны блестят, очевидно офицер. В чем дело. Говорят банда собралась хочет всех перестрелять, а нас недопускают. Дальше больше принимаются энергичные меры: сначала было человек 5-6, а потом человек до 70 собралось и даже у меня каким т образом очутилась в руках винтовка. Когда офицера увидели такую штуку хотели бежать ,но тут братва окружила и непропускает их. Тогда они вывешивают платок, что означало, чтобы мы им прислали представителя с которым они бы поговорили. Наша братва решила выделить для переговоров трех человек в том числе выбрали и меня. Идем. Вот интересный случай. У парадного открыта одна половина. Тут лежит офицерский труп, т.к. приходится шагать через него. Когда вошли туда видим там полковник Вознесенский. Между прочим, на площадке стоит заряженный пулемет и целый ряд заряженных орудий. Они у нас спрашивают, что Вам нужно, нам надо знать, для чего Вы собрались. – Это не Ваше дело. Я Вам приказываю убираться отсюда или Вы будете расстрелены. В чем дело. Казалось бы мы бы могли это говорить, но неиони нам. Мы им говорим если Вы не скажите программу своих действий, то за последствия мы ручаться не можем.
Вечером только мы пошли по направлению к дому Максима Горького, слыши[м] открывается стрельба. В это время появляются на автомобиле т. Моисеев и т. Врачев. Они привезли два пулемета, которые они взяли между прочим из 64-го полка, который был толкьо что сформирован и ребята не знали пулеметного дела, т.ч. чуть не сделали оп-/11/-лошность – влезть на крышу и оставить там пулемет я сказал, что этого делать нельзя и нам пришлось пулемет стягивать с крыши волоком.
Потом мы эту банду разгромили. Полковник Вознесенский был ранен в руку, Языков был ранен раньше, чем нам удалось получить пулемет, они между прочии стали уговаривать о том, что бы Языкова, раненого в ногу, разрешили беспрепятственно пропустить в Красный Крест.
Мы братва гуманная: что же делать раненый хоть и классовый враг, но все равно пропустили. Пришли санитары взяли на носилки Языкова и понесли. В это время, когда его уже донесли почти до угла Девицкой улицы, началась стрельба из пулеметов. Санитары растерялись и бросили его в носилках. В это время, часть наших ребята проходила мимо, не знала, что мы разрешили его отправить в больницу, подошли к нему и говорят: «Ах ты собака, а собаке собачья честь», с этими словами один ударил прикладом по голове и мозги вылетели вон, и Языков больше не стал существовать в мире, потом нашлись и другие элементы, которые сначала сняли френч, а потом и сапоги. После этого у нас еще в Воронеже был убит один ломовой, одна девушка и один санитар. Эти оба случайно подпали под пулеметную стрельбу. Так что Воронеж 30-го сентября 1917 года имел только пять жертв.
Сделаю большой скачок – это примерно до Мамонтова.
В это время, когда мы получили сведения о том, что Мамонтов прорвал фронт, и уже свирепствует в Тамбовской губернии, у нас было сделано собрание, на котором присутствовал член Реввоенсовета тов. Сакольский.
Это собрание было в конце июля месяца, или в начале августа.
Наконец, 6-го сентября я получаю распоряжение немедленно явиться в уездный ревком. Здесь надо сказать такую вещь […] /12/-получно. 7-го и 8-го сентября тоже благополучно. Я в это время работал в телефонной группе.
9-го сентября у нас дело обстояло уже хуже. Мамонтов начинает приближаться. Слышно отдельные моменты пушечных выстрелов.
10-го сентября в Революционном Комитете я держу связь. Здесь характерен разговор с Подгорным. Звоню, и узнаю каково положение, отвечают – хорошее, мы здесь стоим 106 полк, который настроен весьма бодро, т.ч. Мамонтова до Воронежа не допустим. Звоню в уездный ревком и передаю разговор.
Через полчаса еще звоню в Подгорное: «Как дела – сейчас эвакуируемся. – Как так полчаса тому назад Вы мне сказали, что все обстоит благополучно, а теперь вдруг эвакуируетесь. – Держаться больше не можем, ни одного солдата нет и я снимаю аппарат.
Тов. Бугаев в это время находился со мной, он видит, что физиономия у меня изменилась. Спрашивает в чем дело. Я говорю: - да не может быть.
Звоню в Политотдел и спрашиваю, давали ли Вы распоряжение, чтобы эвакуироваться, говорят нет. После этого глядь звонят из Привокзального поселка. «Вы на счет Подгорного справлялись, я из Губчека получил непосредственные сведения о том, что нужно эвакуироваться.
Часов в 6 вечера звоню в Уездный Ревком. Ночь вс[ю] не спали. Молотов отвечает, что положение блестящее, Мамонтова отогнали и если утомилися, то можете идти соснуть, остается один сторож. Мы идем по домам, только что я вздремнул, вдруг слышу: бум, бум, не пойму в чем дело. только что получил сведения, что все блестяще, а тут вдруг стрельба. Оказалось уже казацкие разъезды появились. Надо сказать, что связь у нас была скверная, но долго нам мытариться не пришлось.
Выходим на станцию, тут отряд политотдела. Идет небольшой обстрел, бьют из снарядов, бегут. /13/
Теперь отдельные моменты, как отнеслась некоторая часть жителей к приходу белых.
Идем по Средне-Смоленской улице, стоит публика: Ах сволочь коммунисты, дождались, а мерзавцы, мы идем не обращаем внимания. Потом около одного дома, уж не помню какую именно фразу сказал кто то. Я схватил винтовку да за ними. Ребята меня ухватили: пусть звигают, что ты на них обращаеш[ь] внимание. Если бы не ребята, так погибли бы без боя те кто произнес эту фразу.
Мы пошли по направлению Колодезной. Я с Годяевым пошел в Давыдовку. Только пришли туда там попадается эшелон. Вечером видим наступает отряд белых, тут начался бой. У нас был только один пулемет у Абрамова. Выбрав позицию поудобнее мы расположились. В то время, когда начался бой, начальником нашего отряда был тов. Солодов. Он созвал человек до 150-ти. Потом, когда стали приближат[ь]ся к месту боя, то наш отряд становился все реже и реже, осталось примерно человек 35. Но дело у нас было поставлено так, что вся суть была не в количестве, а в качестве.
Товарищ Абрамов в это время заметил, что пулемет оказался без ленты, т.ч. он все равно, что держать дубинку в руках, хотели уж его бросить, да я говорю лучше спрячем.
Если бы не 31-я Кавказская Бригада, которая видела что у нас получилось, то нас не было бы в живых.
Когда попали в Лиски, то нас эвакуировали в силу того, что Мамонтов подходил к этому участку. Нас эвакуировали в Копанище. Часов в 8 узнаем, что Мамонтов по Лискам бьет снарядами. Бросили Копанище, с нами был еще Н. полка Кудрявцев и др. Между прочим, когда мы приехали в Копанище в это время отряд Мамонтова двинулся из Лисок назад. Получилось, что нам ни куда нельзя было двинуться, кругом все загорожено. Кудрявцев дает распоряжение, чтобы все составы, которые выдвинулись из Лисок направились на Коротоякскую ветку. Эта ветка оказалась загороженной. /14/
Когда Мамонтов ударил на Коротояк, то он пологал, что там находится большой состав противника. Он открыл небывалый обстрел. Вторая часть пошла на Давыдовку. Огонь там тоже был колоссальный. Подходя к Давыдовке он подорвал часть моста. Наши ребята мучились, голодали, т.ч. даже сказать нельзя, потом прибыли в Воронеж.
Подходит время эвакуации. Здесь было все планомерно. Это до нашествия Шкуро. Но когда начали эвакуироваться, то куда ни кинемся ни где нет прохода. Потом пришлось эвакуироваться по направлению Тресвятского, а оттуда в Рождественскую Хаву.
Наконец 30-го Сентября Воронеж был занят Шкуро, а 8-го Октября, я нелегальным образом, пробрался в Воронеж. Домой ходить не приходилось, то у одного переночуешь, то у другого. Наконец числа 21 октября, я решил сходить домой, т.к. нужно было кое что сделать. Пришел часов в 8 домой. Едва все успел сделать что мне было нужно, смотрю стук в дверь, конечно не вежливый. Встаю говорю матери, иди открывай, это за мной пришли, т.к. конечно и оказалось, – иводят – руки в верх. По погонам вижу офицер порудчик, а с ним три рядовых. Оружие есть – извините в нижнем белье карманов не шьют, оружия нет.
Арестовали повели. В эту ночь меня перебрасывали из отделения в отделение, наконец поместили в сыскном отделении.
В эту ночь уже красные войска приближались к Воронежу. Сижу в комнате в какой то грязной, темной и свете никакого нет, и кто там со мной, не знаю. Когда стало светлеть вижу Белхирев со мной, а в общей сложности нас было в той комнате человек 28. Потом все разговорились, как что и т.д.
Подходит часа два ночи. Стучимся. Разрешите пойти оправиться. Выпускают. За нами идет со свечкой какой то человек. Только вышли, вдруг бум бум.
Здесь уже товарищи заиграло у нас в груди, до сих /15/ пор этого слышно не было. Нас выпускали по двое идем с товарищем вдвоем и шепотком говорим.
Часов около трех с половиной утра, мы еще энергичнее требуем выйти. Нас выпустили 10 человек. Назад идем смотрим это Шкуро, Волчья дивизия несется по улице 11-го мая, а сами растрепанные все, уже стали слышны пулеметные выстрелы.
Но что сделаешь, уж чувствуем, что свобода близко, а вместе с тем ее и нет.
Немного спустя смотрим наш руководитель телефону начинает говорить, тут все к двери, кто ухом, кто носом, кто чем попало. Начинается разговор с начальником Стрелкового Отделения. Звонит вызывает коменданта, спрашивает о положении, что отвечают не знаем. После этого звонит к коменданту города и говорит, мне сказали, что положение не хорошее, нам придется уходить, но у меня 30 человек арестованных, что с ними делать.
Тут уже вопрос прямо нас касается. Мы все замерли – пригнать в Подклетное хорошо.
Значит следующий телефон звонить повидимому на домашний адрес и говорит: «Шура мне придется уходить из Воронежа, захвати хлеба и сахара, может быть мне придется дня два по путешествовать и сам приходи».
До сих пор нас выпускали свободно, но здесь стали на нас кричать: сволочь сидите, небось не подохните. Вечером сразу всех выпустили, идем по Мясной улице, видим стоит охрана человек 60. Глядь около Зимнего театра, что то такое непонятное. Все кудато бегут. Нам заявили, что мы пойдем до Князя Владимира, а там у нас посмотрят документы, и кого нужно отпустят а с остальными дальше будет видно. Думаю, как же они будут смотреть документы, весь они их всех в мешок попхали. Подходим к Зимнему, там прямотаки столпотворение вавилонское. Идем там штаб Шкуро. Паника невероятная: бегут, кричат. Нас повели на Хлебную площадь. /16/
Гляжу из всех 60-ти представителей господской охраны власти Шкуро осталось человек 40: то один шмыгнет под ворота, то другой, тут я понял, что это не единомышленники его, а просто случайно набранные.
Приходим к Князю Владимиру. Здесь на сколько хватает глазом вперед одни обозы: с Чижовской стороны обозы с Ямской одни обозы, ну словой со всех сторой обозы.
Летят в одиночку и группами с оружием и без оружия. Это что то такое невероятное, куда они стремятся. К чему идут не пойму. Глядя на их физиономии видно, что это не только какие-нибудь активные работники, но просто вообще без личные люди. Вдруг на встречу бежит какой то человек и кричит «Красные идут режут», видно выслан что бы создавать панику.
Но тут нам удалось бежать из под нашего конвоя и вот я с товарищем Бахиловым идем, у некоторых получается довольно странное впечатление, все бегут в одну сторону из города, а мы стремимся в город. Все таки мы благополучно добрались. Это было вечером 22-го числа. 23-го Октября часа в два дня начинаются одиночные выстрелы. Потом начинается стрельба усиливаться. Насколько мое ухо привычно к стрельбе, то я мог разливить следующее: выхожу на двор создается такое понятие, что весь берег реки, как со стороны Воронеж, так и со стороны Придачи, был усеян пулеметами.
Не знаю откуда работала батарея красных, но батарея белых работала: С/Х. Институт, дача Глазкова, затем стоял бронепоезд около 2-го ж.д. пешеходного моста, на Старом Бегу, на площади III Интернационал, на Отрожном бугре, и потом где-то еще далеко на Чижевке. Откуда красные били я сказать не могу – ориентироваться было очень трудно. Наконец часов в 6 вечера, огонь достигает колоссальных размеров, весь воздух стонет, стоит какой-то грязный свет.
В это время, когда я вышел во двор, вдруг слышу, что то как будто бы земля треснула. Гляжу – батарея белых /17/ несется. Теперь думаю кончено, раз они отступают. Только та промчалась гляжу друга с дачи Глазкова, минут 20 прошло начало все умолкать, бой затихал, и вдруг наступила такая тишь, что даже жутко стало.
В эту ночь я перебрался к своим. Утром ели рассвело, это было 24 октября, смотрю идет ко мне Богданов, ну конечно поздоровывались, расспросили друг у друга. Он и говорит пойдем мосты восстанавливать, а я ему говорю, прежде чем мосты восстанавливать давай лучше власть сначала восстанавливать, смо[т]рю Шварц идет, мы вместе с ним отправились в Губревком, получили разрешение организовывать самоохрану. После этого стали водворять порядок. Надо сказать, что порядок нам удалось восстановить дов[о]льно быстро, т.к. население отозвалось на это дело хорошо, может быть в некоторых районах и была дезорганизация, но в нашем поселке это дело прошло блестяще.
В этот день, часа в два был созван митинг на площаде III Интернационал, на котором выступил товарищ Дунич. Рабочих было много. И товарищи, надо подчеркнуть то, что такое единомыслие, такой стройный порядок, какой был проявлен в этот день мне не пришлось больше ни когда видить. Может быть это произошло потому, что все те которые остались, были действительно сторонники Советской Власти, а те которые ушли с белыми были так сказать ее оппозиционерами, быть может даже против своей воли.
Теперь как у нас произошла реэвакуация. Я могу сказать, что в этом отношении у нас были большие безпорядки. Дела наших и других учреждений были все разбросаны, а многие пропали совсем, т.ч. в этом отношении было очень трудно восстановить прежний порядок. /18/
ШУСТОВ – /Отроженские мастерские/
Я не буду подробно останавливаться, как я вернулся с фронта. Скажу только, что я был в Таганроге. Тут у нас получилась маленькая реорганизация нашей кавалерийской части. Офицеры стали сбивать кавалерию: поляки отделились, ушли в польские лигионы, также украинцы. Осталось нас человек 200, которые решили пробраться сюда. Нам было очень трудно. Но мы под прекрытием 17 Донской кавдивизии прошли благополучно Ростов – Новочеркасск. 10 декабря я прибыл в Воронеж и поступил в мастерские, где раньше работа. На общем собрании рабочих Отроженских мастерских, я был выбран руководить работой по охране жел. дороги. работать было очень трудно, так как приходилось иметь дело с солдатами, которые считали себя хозяевами: открывали стрельбу по станции, грабили буфеты и т.п. Моя обязанность заключалась в тм, чтобы был порядок. Я должен был разоружать поезда. Это одно. Потом приехали в Воронеж анархисты из Харькова. Их тоже мы быстро ликвидировали. Эту всю работу я провел в мае 1918 года. После анархистов приехала пулеметная часть армии Петрова, которая тоже примкнула к этим анархистам. Но когда они узнали, что их хотят разоружить, они бросились удирать. Я вызвал дорожного мастера и сказал ему, что надо этот поезд задержать, чтобы мы могли их разоружить. Когда они приехали через закрытый семафор сюда, то дорожный мастер сумел позади разобрать рельсы, впереди путь тоже был не в порядке, им ехать было некуда. Они пошли к дежурному по станции и говорят: «мы тебя расстреляем, почему ты нас не принимаешь». Он бросился ко мне и рассказывает. Они были очень хорошо вооружены. Оказывается, они хотели выручить помощника Петрова Ермакова, который был арестован. Туты приехали из Со-/19/-вета товарищи: Чуев и Лаписов. Ребята горячие. Началась перестрелка и несколько человек были убиты.
После ликвидации анархистов является Петров. Я был на станции, он увидел меня и говорит: «пойдем, посмотрим мой броневик». Посмотрели, потом пришли сюда. Он вызывает Гугняева и меня, как начальника отряда и спрашивает: «какая Ваша должность». Гугняев – член революционного Комитета, я – заведую охраной дороги. – «Значит Вы расстреляли Ермакова». Я отвечаю: «по приказу Совета я его арестовал». Тогда он говорит: «по Вашей инициативе убили моего помощника, я тебя расстреляю». Но ему это не удалось, так как в вагоне никого не было, никакой охраны. После этого я пошел в ревкомитет и все рассказал.
В июле 1919 года мы начали организовывать коммунистические полки для обороны Воронежа. Организовано было очень хорошо, но в полку оказались ни одни только коммунистические части, а влилось туда много дезертиров, которые потом разбежались. Это мы уже узнали, когда отъехали от Воронежа. Когда мы стали подъезжать к разъезду Теткина, то оказалось, что белые окружили нас. Тут я сказал Бугакову: «ты оставайся сдесь, а я попробую добраться до броневика, надо будет кольцо прорвать. Из теткина мы их выбили. Тут я был ранен. Елец был занят Мамонтовым. Мы тогда повернули к Воронежу. По приезде в Воронеж я попал в госпиталь. Когда я вышел из госпиталя, Мамонтов был уже около города. Ночью слышу бегут по улице к реке. Я пошел туда с Зуевым. Оказывается красноармейцы прямо бросаются в реку и некоторые потонули. После этого попал опять в госпиталь и пролежал несколько дней. Стал наступать Шкуро. Я договорился с доктором Милешиным, чтобы ходить на перевязку. Эвакуироваться было поздно. На третий день встретил я одного рабочего из Воронежских мастер-/20/-ских Быкова, только что мы с ним поговорили, подходит к нам казак и спрашивает: «кто Вы такие». Я отвечаю: «рабочие.» – «Куда идете» – «рука болит, иду к доктору». Забрали меня в лагерь, а оттуда послали работать в мастерские на Ср.-Московской улице. Оттуда нас погнали в Землянск, потом в Валуйки. Там было много наших товарищей. Что с ними стало я не знаю, так как меня угнали еще дальше. После этого я опять был ранен.
В 1921 году меня мобилизовали и отправили в Новохоперск на продовольственный фронт. Вот все, что я могу вспомнить. /21/