Chapaevec (voencomuezd) wrote,
Chapaevec
voencomuezd

Category:

Троцкий. Серия 7

Серия 7 посвящена небезызвестному адмиралу Щастному, о расстреле которого Троцкий вспоминает посреди своих очередных высокомерных проповедей, услышав звук заведенного грузовика. Очередной плагиат – на сей раз из «Трех товарищей».

«Мы пошли вместе по улице. На углу стоял грузовик с углем. Подняв капот, шофер копался в моторе. Потом он сел в кабину. Когда мы поравнялись с машиной, он запустил мотор и дал сильный газ на холостых оборотах. Орлов вздрогнул. Я посмотрел на него. Он побледнел как снег.
– Вы больны? – спросил я.
Он улыбнулся побелевшими губами и покачал головой:
– Нет, но я иногда пугаюсь, если неожиданно слышу такой шум. Когда в России расстреливали моего отца, на улице тоже запустили мотор грузовика, чтобы выстрелы не были так слышны. Но мы их все равно слышали».


Оказывается, Свердлов лично сказал Троцкому, что его планируют заменить на Щастного, потому что авторитет Троцкого слаб на флоте. После того, как в прошлой серии отлично видели революцию, устроенную исключительно матросами с устами Троцкого на устах, это как издевательство и воспринимать нельзя. Разумеется, ничего такого в жизни не было.



Дальнейшие действия Троцкого, как ни странно, ближе к истине – он прибывает к Щастному куда-то на современные корабли и приказывает подготовить команды для уничтожения Балтийского флота, чтобы он не достался в руки немцам. Щастный, которого, в соответствии со старым антисоветским мифом представляют чуть ли не единоличным его спасителем во время перевода во время «Ледового похода» из Гельсингфорса в Кронштадт, разумеется, гневно отказывается – во имя флота и России. Тогда Троцкий лицемерно вызывает его в Москву за наградой, но вместо этого арестовывает за неподчинение прямо в своем кабинете. Дзержинский возмущается тем, что матросы недовольны арестом Щастного и угрожают бунтом, на что одевшийся в дорогую кожанку Троцкий с апломбом римского консула изрекает: «Мы власть. Мы не должны подстраиваться!» Он доказывает, что Щастный и заодно семья Романовых – опасность для революции и требует возврата смертной казни в связи с начавшейся гражданской войной. Его поддерживает Ленин и вот так важнейший вопрос безо всяких серьезных обсуждений и аргументов принимается. На заседании Верховного ревтрибунала, который в сериале упорно называют «судом», Троцкий заявляет, что Щастный стоял за контрреволюционным заговором во флоте и пропихивает против правил своего свидетеля – комиссара Морского штаба Ф.Ф. Раскольникова. Тот заявляет, что Щастный хотел утвердить личную диктатуру через диктатуру Балтфлота, для чего вел контрреволюционные разговоры. Показания Раскольникова противоречивы и не содержат точных фактов, так что защита фактически опровергает его обвинения. Тогда Троцкий уходит к составу трибунала на закрытое заседание и фактически заставляет их утвердить смертный приговор. Щастного в итоге расстреливает почему-то Яков Агранов, превратившийся из питерского чекиста-еврея в московского чекиста с глупым русским лицом, причем Троцкий, разумеется, смотрит на расстрел из окна.

Это, разумеется, очередные искажения – которые, правда, авторы придумали не сами (кроме смехотворного утверждения о планах назначения Щастного наркомом), а просто приукрасили и упростили в меру своих ничтожных способностей версию его современных апологетов, в частности, В.Е. Звягинцева и А. Рабиновича, которые, рассмотрев дело Щастного, отмечают только доводы в его пользу, не упоминая о противоположных. На самом деле дело Щастного было куда сложнее. Его заслуги в организации перевода Балтийского флота из Гельсингфорса через льды трудно отрицать. Однако заявлять, что он лично перевел флот в Кронштандт – это как заявлять, что Сталин лично выиграл в войну. В условиях революционного распада на флоте его управление было невозможно без тесной работы целого ряда организаций, управлявших им: Совета флагманов (временное совещание всех начальников судов), Совета комиссаров флота (аналогичный орган при военном комиссаре флота), Центрального комитета Балтфлота и его военного отдела. Всем наиболее дисциплинированным и оставшимися верными Советскому правительству элементам флота пришлось объединиться перед общей угрозой. Тесное единение разных революционных органов и широких масс флота позволило в последующем советской историографии игнорировать роль Щастного или же трактовать как ее враждебную. В частности советский историк Н.С. Кровяков немало постарался, истолковывая факты работы Щастного на флоте как проведение тонкого саботажа [См.: Н.С. Кровяков. «Ледовый поход» Балтийского флота в 1918 году. М., 1955.].

В связи с переводом флота авторитет его на флоте вырос. 5 апреля Щастный был утвержден в должности начальника морских сил Балтийского флота. Причем есть версия, что выдвинут он был Советом флагманов 24 марта 1918 г. [Назаренко К.Б. Балтийский флот в революции 1917-1918 гг. С. 314.]. Однако уже 27 мая он был арестован, а 22 июня расстрелян. Каковы причины столь быстрого падения? Они связаны с действительно планировавшимся уничтожением флота из-за настояний немцев, которые, впрочем, на Петроград наступать не собирались, но фактически все еще наступали на юге. Наступление на Петроград также было возможно в связи с отсутствием демаркационной линии. В этих условиях Троцкий, решив быть готовым к худшему, приказал Морской коллегии строго секретно организовать подготовленные команды подрывников, которые уничтожат флот в случае необходимости, причем хорошо оплаченные. Однако на флоте сложилась сложная ситуация. У власти по-прежнему оставались Совет комиссаров флота и избранный им комиссар, матрос Блохин, несмотря на лишение центральной властью их полномочий и назначения нового комиссара – И.П. Флеровского. Получив приказ, Щастный огласил его в Совете съезда комиссаров флота, чем вызвал недовольство моряков. На нескольких судах находившейся в Петрограде Минной дивизии прошли беспорядки, был выдвинут лозунг «диктатуры флота» и несколько кораблей даже прошли в город к как раз бастующему Обуховскому заводу. Беспорядки было спешно пресечены присланными моряками Кронштадта. Главную роль в раздувании недовольства играли скрывшиеся бывшие офицеры Засимук и Лисаневич. Подозревая Щастного в двойной игре, Троцкий его вызвал в Москву и после допроса в кабинете арестовал. Для его суда был срочно назначен Верховный трибунал из членов ВЦИК. [См.: Назаренко К.Б. Балтийский флот в революции 1917-1918 гг. С. 307-341; Рабинович А. Досье Щастного: Троцкий и дело героя Балтики // Отечественная история. 2001. № 1. С. 61-82.].

В показаниях трибуналу Троцкий привел свои подробные обвинения против Щастного. Они сводились в основном к тому, что Щастный занимался скрытым саботажем, не исполняя приказы о смещении Совета комиссаров и принятии Флеровского для сохранения неопределенного положения и своего влияния на матросов; настраивал моряков против советской власти и наоборот; раскрыл план о подрывниках, озвучив его на съезде уже распущенного Совета комиссаров, чем скомпрометировал советскую власть и дал пищу слухам о секретном пункте Брестского мира и большевиках как «немецких шпионах»; отказался по формальным поводам арестовать Засемука и Лисаневича [http://www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotl676.htm].

Часть обвинений безусловно стоит пристать ложными. Но недавно опубликованные документы дела Щастного содержат допрос его Троцким при аресте и допросы свидетелей [Дело командующего Балтийским флотом Щастного. М., 2013. 331 с.]. Эти показания очевидно неполны, но, однако, говорят не в его пользу. Опубликованный допрос Троцким Щастного в кабинете фактически скорее подтверждает некоторую часть обвинений. Основные аргументы тщательных оправданий Щастного сводились к тому, что: его попытки установить демаркационную линию наталкивались на игнорирование немцев; оглашение приказа о подрывниках лично Щастный считал возможным, так как его все равно нельзя было удержать в секрете, да к тому же провести без Совета комиссаров; он не выступал на съезде комиссаров флота, а лишь в Совете съезда комиссаров, который выслушал его речь и принял ее к сведению, поэтому влияние речи на вспышки бунтов на флоте неочевидно; затягивание ареста Засимука и Лисаневича вызвано тем, что решение не было прислано машинописной копией; комиссара Флеровского он не признавал, так как еще не издан приказ о его назначении по флоту.

Фактически Щастный признал ряд своих нарушений, ссылаясь на чисто формальные доводы. Несмотря на решение Троцкого допросить Совет флагманов и Совет комиссаров они, очевидно, так и не были допрошены. Ограничились допросами главкомиссара Блохина, комиссара Минной дивизии Дужека, Раскольникова и Флеровского. Из допроса Блохина быстро стало понятно, что он не отвечает своему назначению и за Щастным фактически не было никакого контроля. За это Блохин даже временно был арестован как «пособник», но вскоре отпущен. Из допроса Раскольникова выяснилось, что Щастный действительно произнес речь в Совете съезда, но настойчиво пытался огласить ее и на общем пленуме съезда:

«Доклад носил определенно политический характер. Как на особенно яркий момент доклада должен указать на положение о том, что Советская власть не проявляет никакого творчества в деле воссоздания флота. Доклад освещал международное положение в смысле полной безвыходности и безнадежности для нашей страны и Советской власти, так что прочитанный на съезде он мог произвести, несомненно, тяжелое впечатление и совершенно неблагоприятное для Советской власти. Насколько мне удалось отметить, целью доклада Щастного была не простая информация, а проведение на съезде резолюции с требованием максимальной самостоятельности командному составу в деле организации боевых сил страны; доклад Щастного и эта резолюция в особенности заставили меня спросить Щастного, признает ли он декрет ЦИК об управлении флотом, на что Щастный мне ответил молчанием. Я повторил этот вопрос в другой форме, признает ли он над собой контроль комиссаров, на что Щастный ответил кивком головы в сторону членов старого Совкомбалта, присутствующих на докладе, и словами: «Я всегда работаю вместе с ними»».

Из показаний было со всей очевидностью видно, что доклад Щастного объективно способствовал беспорядкам на флоте и компрометации большевиков. Остальные показания ничего принципиально нового не добавили.

Стоит отметить и особенно странный момент. В Москве в портфеле Щастного были документы, свидетельствовавшие о связях немцев и большевиков. Как ныне установлено, эти документы были из числа т.н. «документов Сиссона»: ловкой фальшивки, сфабрикованной авантюристом Фридрихом Оссендовским в 1918 г. для доказательств связи большевиков и Германии, которые он в итоге продал члену британской военной комиссии Э.Сиссону. Однако их подложность была так очевидна, что их продали небрезгливым американцам, которые одно время использовали их в пропаганде, но вскоре вывели их из оборота. Забытые на долгие годы документы были впоследствии исследованы и разоблачены, но до сих пор используются фальсификаторами. Будь авторы сериала чуток пограмотнее, они могли бы это использовать. Фальшивка Щастному, как резонно отмечал Троцкий, должна была быть очевидна – в одном из документов немцы настаивали на назначении Блохина комиссаром, абсурдность чего Щастный должен был понимать. Несмотря на оправдания А.Рабиновича, будто эти документы «циркулировали» в Петрограде, это далеко не так: таких данных просто нет и получить их случайно Щастный явно не мог. Наиболее вероятный источник – иностранная военная миссия или близкие ей круги, которые были крайне заинтересованы в противодействии немцам. Это косвенно подтверждается тем, что Щастный не боялся показывать документы не только комиссару Блохину, но и в Совете флагманов и Совете съезда. Ведь военные миссии при Совнаркоме были легальны, об их контрреволюционной работе еще не было известно и они даже рассматривались как ситуационные союзники. Сам Щастный дал показания о том, что собирался показать их высшим военным органам для компрометации слухов о связи большевиков и немцев, для чего взял их в Москву. Но зачем же тогда он хранил эти документы, не передав советскому правительству сразу и вместо этого показывал на флоте, правда, отмечая, что в отношении их источника надо провести расследование? Почему из материалов дела непонятно, откуда он их получил? Фактически это тоже скорее способствовало компрометации власти, чем наоборот.

Печально, что малокомпетентное следствие в 1918 г. не проявило настойчивости в этом направлении, дабы лучше выяснить мотивы Щастного. Однако им руководили другие мотивы: в острейшей обстановке лета 1918 г., когда революция висела на волоске, в первую очередь играла роль политическая целесообразность, что повлияло на спешность и жестокость приговора. Троцкий при этом действительно оказывал заметное влияние на следствие – он лично вызвал в Москву для допроса Блохина и Дужека, следователь В.Кингиссеп работал в его наркомате – но назначен он был не Троцким, а ВЦИКом. Разумеется, нелепые угрозы Троцкого в кабинете есть лишь результат антисоветских слухов, и лично предопределить исход дела он вряд ли мог. Решение трибунала было принято самостоятельно и после жестоких споров подтверждено ВЦИК. Пытающийся объяснить исход дела предвзятостью и влиянием Троцкого американский историк А.Рабинович не скрывает положения в Петрограде, но даже не обращается к мотивам поведения трибунала, который ради расстрела Щастного даже нарушил декрет об отмене смертной казни. На такое даже влияния Троцкого было мало – требовалось влияние всей взрывоопасной обстановки в стране. И почему тогда Троцкий, разозленный нелояльностью Щастного, не был разозлен позднее нелояльностью Ворошилова, Думенко, других полководцев, с которыми у него были конфликты? Тем не менее, стоит признать, что Щастный безусловно был виновен в неподчинении правительству и провоцировании беспорядков – хотя контрреволюционность этих действий ничем не доказана. Мотивы его поведения остаются тайной по сей день, несмотря на явные апологетические объяснения некоторых историков, в частности, А.Рабиновича: «…документы его дела показывают, что Щастный с успехом пытался использовать свой сильно возросший после руководства «Ледовым походом» авторитет, чтобы получить поддержку тем мерам по усилению флота, которые он считал нужными, и противостоять политике правительства, которая, по его представлению, угрожала ослабить его возможности руководства флотом... Однако «демократический» подход Щастного к флотским делам неизбежно был обречен, потому что его практическим, хотя и незапланированным результатом была дискредитация советского правительства и, в частности, Троцкого» [Рабинович А. Досье Щастного: Троцкий и дело героя Балтики // Отечественная история. 2001. № 1. С. 80.].

Стоит ли объяснять, что вне зависимости от того, была ли компрометация правительства действительно незапланированной, все это закономерно должно было породить подозрения в измене? Почва для этого была вполне реальной: возможности организации заговора на флоте под маской «демократии» были. Впоследствии офицерские кадры Минной дивизии действительно организовывали подпольные ячейки на Волжско-Селигерской флотилии, маскируясь под революционных матросов, причем из дивизии они предпочли бежать именно из-за ареста Щастного; к немцам в октябре перебежало и несколько кораблей Чудской военной флотилии [Кутузов В.А., Лепетюхин В.Ф., Седов В.Ф., Степанов О.Н. Чекисты Петрограда на страже революции. Кн. 1. – Л., 1989. С. 196-202; Ганин А.В. Заговор моряков Селигеро-Волжской флотилии // Морской сборник. 2013. № 2 (1991). С. 71-82. Режим доступа: http://orenbkazak.narod.ru/Zagovor.pdf ]. А главное – сложная запутанная обстановка на Балтийском флоте очень напоминает аналогичную обстановку на Черноморском флоте, где в итоге деморализованные остатки флота бежали, и его пришлось затопить немногим оставшимся морякам, в частности, экипажу эсминца «Керчь» под командованием бывшего старшего лейтенанта флота В.А. Кукеля, активного революционера. Незадолго перед этим в Москве был арестован избранный матросами командующий флотом, бывший вице-адмирал М.А. Саблин, под командованием которого ранее часть кораблей перешла в Новороссийск. Оставленный им и.о. командующего, бывший капитан 1-го ранга И.А. Тихменев благодаря нажиму на дезорганизованный личный состав увел часть флота в Севастополь и фактически сдал суда немцам. И Саблин, и Тихменев позже примкнули к Добровольческой армии. Стоит отметить, что эти события шли почти параллельно – в мае-июне 1918 г.

Все это, конечно, зрителю не покажут. После расстрела Щастного за него мстит его безымянный подручный, который в глухом углу наставляет на Троцкого наган – уже в который раз. И – кто бы мог подумать! – в очередной раз не стреляет! На сей раз уже даже не из-за гипноза – подлый Троцкий фактически прикрывается своим выбежавшим сыном, прижав его к груди. Разумеется, у благородного офицера дрогнет сердце, когда он видит ребенка, который, к слову, не выдерживает напряжения и выпускает струйки на мостовую – одних секса и блевотины было недостаточно.



Далее сценаристы уже привычно накручивают градус обличений – обвиняя в расстреле царской семьи лично Ленина, Троцкого и прочих большевиков. Стоит ли объяснять, что никаких твердых доказательств причастности верхов большевиков к расстрелу царской семьи нет, да и расстрел этот был результатом не менее сложных общественных и политических перипетий? Зато неожиданно при этом кино-Троцкий в Мексике говорит совершенно правильные слова: «С точки зрения морали, истории смерть царевича не более значима, чем участь сотен тысяч детей, обреченных царизмом на погибель. Если вы такой жалостливый, вспомните их. Или их жизни менее значимы в глазах Создателя? Мы не руководствовались буржуазным принципом вины, нас вела историческая справедливость». Проблема в том, что сценаристы упорно и старательно вычищают реальный контекст событий, который бы давал основание относиться серьезно к этим доводам – и упорно лгут и клевещут, выставляя все акции красного террора за личную волю и кровожадность Троцкого?

Пришло время предъявить Троцкому обвинения в личных расстрелах! Джексон тут ссылается на Ворошилова, который обвинял Троцкого в расстрелах коммунистов для укрепления личной власти. У него даже якобы есть список каких-то фамилий, но нам их не скажут. Вместо этого Троцкий в очередной раз кричит об исторической справедливости, и показывается сцена, один в один украденная из фильмов 90-х о кровожадном Сталине, который закидывал трупами немцев. В ответ на планирование Тухачевским закрепления плацдарма Троцкий требует немедленного наступления, невзирая на потери. Тухачевский картинно уходит, оставляя Троцкому руководство, и тот, вместо того, чтобы его расстрелять, зачем-то пьет с ним чай и беседует. Тухачевский, превратившийся из молодого 25-летнего коренастого полководца в невзрачного военного средних лет, заявляет о себе как о патриоте-военспеце, который раньше был капитаном, а теперь командует фронтом, и несет какую-то ерунду о духе Троцкого, при этом оба невпопад цитируют его воспоминания. Какое счастье, что сценаристы даже не догадывались о том, что Тухачевский был одним из самых ярых и последовательных сторонников идеи революционной войны и применения классовой борьбы в военной теории…

Получив телеграмму о ранении Ленина, Троцкий скачет в Кремль, где на заседании Каменев предлагает воспользоваться его отсутствием, чтобы устроить переговоры с врагом, прекратить кровопролитие и начать политику национального применения. Кажется, сценарист начал сходить с ума и лепить в 1918 г. лозунги из современного телевыступлений Путина. Это как если бы в 1941 г. Микоян предложил бы Берии на время отсутствия Сталина примириться с Германией на почве переговоров в Минске, контрактов на поставку нефти и при посредничестве ООН. Разумеется, Троцкий оглашает подчеркнуто людоедские планы: «Мы создаем будущее, в которое возьмем далеко не всех. Пускай погибнет 30, 50, 70%. Остальные пойдут с нами – в коммунизм… Мы ответим жестче. Мы дойдем до пределов, до которых у него не хватит смелости. Жестокость будет библейской. Мы отменим суд, право, расстреляем несколько значительных групп враждебно настроенных к нам прослоек, организуем концентрационные лагеря, отладим машину подавления контрреволюции и будем карать. Не только виновных, но и тех, кто потенциально опасен. Враг должен четко знать – за каждую каплю нашей крови мы прольем реку их. Это рождение нового мира, а родов без кровь, грязи, дерьма не бывает. Вопрос стоит о выживании – мы или они. Только доказав врагу, что мы не остановимся там, где остановится он, мы можем сломить его волю». А в закрепление еще приказывает расстрелять Фанни Каплан. Итак, Троцкий теперь еще и единоличный идеолог и организатор красного террора, для чего ему приписана роль Свердлова. Не хватает только приснопамятных фальшивок: «Россия – это вязанка хвороста в огне мировой революции» и «Пусть 90% русского народа погибнет, лишь бы 10% дожили до мировой революции!»

Можно, конечно, было бы указать, что указанные меры появились не сразу и не вдруг как продукт злокозненной фантазии оголтелых большевиков, а как реакция на их критическое положения в годы гражданской войны, что подтверждено ныне и историографией. Можно было бы указать, что террор их противников не был ни мягким, ни гораздо меньшим или сознательно ограничиваемым – что тоже ныне вполне подтверждается историографией [Ратьковский И. С. Красный террор и деятельность ВЧК в 1918 году. СПб., 2006; Он же. Хроника Белого террора. Репрессии и самосуды ( 1917-1920 гг.). М., 2017; Литвин А.Л. Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг. М., 2004; Цветков В.Ж. Репрессивное законодательство белых правительств (рус.) // Вопросы истории. 2007. № 4. С. 16—26.]. Можно было бы указать, что живописуя ужасы террора, авторы ни слова не говорят о позитивных методах революции – а если бы их не было, она бы вряд ли победила. Но раз уже весь красный террор тут приписывается исключительно Троцкому, то обратимся к нему самому. Троцкий, как революционный теоретик, неоднократно обращался к теме террора, насилия и его оправдания в историческом контексте. Приведем только несколько цитат:

[Spoiler (click to open)]«В Петербурге официальные агенты Антанты, особенно французская военная миссия, рука об руку с эсерами и меньшевиками, открыто организовали сопротивление, со второго дня Советского переворота мобилизуя, вооружая, натравливая на нас юнкеров и вообще буржуазную молодежь. Восстание юнкеров 10 ноября породило в сотни раз больше жертв, чем переворот 7 ноября. Вызванный тогда же Антантой авантюристский поход Керенского – Краснова на Петербург естественно внес в борьбу первые элементы ожесточения. Тем не менее генерал Краснов был отпущен на честное слово. Ярославское восстание (летом 1918 года), стоившее стольких жертв, было организовано Савинковым по заказу французского посольства и на его средства. Архангельск был захвачен по плану английских военно-морских агентов при помощи английских военных судов и самолетов. Начало царствию Колчака, ставленника американской биржи, было положено чужеземным чехо-словацким корпусом, состоявшим на содержании французского правительства. Каледин и отпущенный нами на свободу Краснов, первые вожди донской контрреволюции, могли иметь частичные успехи только благодаря открытой военной и финансовой поддержке со стороны Германии. На Украине Советская власть была низвергнута в начале 1918 года германским милитаризмом. Добровольческая армия Деникина была создана при помощи финансовых и технических средств Великобритании и Франции. Только в надежде на вмешательство Англии и при ее материальной поддержке была создана армия Юденича. Политики, дипломаты и журналисты стран Согласия с полной откровенностью дебатируют два года подряд вопрос о том, достаточно ли выгодным предприятием является финансирование гражданской войны в России. При этих условиях нужен поистине медный лоб, чтобы причину кровавого характера гражданской войны в России искать в злой воле большевиков, а не в международной обстановке» [https://www.marxists.org/russkij/trotsky/1920/terr.htm].

«Террор бессилен – и то лишь в «последнем счете», – если он применяется реакцией против исторически поднимающегося класса. Но террор может быть очень действителен против реакционного класса, который не хочет сойти со сцены. Устрашение есть могущественное средство политики, и международной и внутренней. Война, как и революция, основана на устрашении. Победоносная война истребляет по общему правилу лишь незначительную часть побежденной армии, устрашая остальных, сламывая их волю. Так же действует революция: она убивает единицы, устрашает тысячи. В этом смысле красный террор принципиально не отличается от вооруженного восстания, прямым продолжением которого он является. «Морально» осуждать государственный террор революционного класса может лишь тот, кто принципиально отвергает (на словах) всякое вообще насилие – стало быть, всякую войну и всякое восстание. Для этого нужно быть просто-напросто лицемерным квакером» [https://www.marxists.org/russkij/trotsky/1920/terr.htm].

«Если уж искать формальных противоречий, то, разумеется, на стороне белого террора, являющегося орудием тех классов, которые считают себя христианскими, покровительствуют идеалистической философии и твердо убеждены, что личность (их собственная) есть самоцель. Что касается нас, то никогда мы не занимались кантиански-поповской, вегетариански-квакерской болтовней о «святости человеческой жизни». Мы были революционерами в оппозиции и остались ими у власти. Чтобы сделать личность священной, нужно уничтожить общественный строй, который ее распинает. А эта задача может быть выполнена только железом и кровью» [https://www.marxists.org/russkij/trotsky/1920/terr.htm].

«Допустимы и обязательны те и только те средства, отвечаем мы, которые сплачивают революционный пролетариат, наполняют его душу непримиримой враждой к угнетению, научают его презирать официальную мораль и ее демократических подголосков, пропитывают его сознанием собственной исторической миссии, повышают его мужество и самоотверженность в борьбе. Именно из этого вытекает, что не все средства позволены. Когда мы говорим, что цель оправдывает средства, то отсюда вытекает для нас и тот вывод, что великая революционная цель отвергает, в качестве средств, все те низменные приемы и методы, которые противопоставляют одну часть рабочего класса другим его частям; или пытаются осчастливить массу, без ее участия; или понижают доверие массы к себе самой и к своей организации, подменяя его преклонением перед «вождями». Прежде всего и непримиримее всего революционная мораль отвергает сервилизм по отношению к трудящимся, т.-е. те качества, которые насквозь пропитывают мелкобуржуазных педантов и моралистов. Эти критерии не дают, разумеется, готового ответа на вопрос, что позволено и что недопустимо в каждом отдельном случае. Таких автоматических ответов и не может быть. Вопросы революционной морали сливаются с вопросами революционной стратегии и тактики. Правильный ответ на эти вопросы дает живой опыт движения в свете теории» [https://www.marxists.org/russkij/trotsky/1938/moral.htm].


Можно не разделять подобную беспощадность, сведение морали к классовой борьбе или просто малодушно ужасаться трагедиям гражданской войны – но сравните эти ясные и твердые формулировки, построенные на защите революции и материальном понимании истории, с той нездоровой самолюбивой жестокостью, которую лепит сериальная пропаганда. Троцкий-революционер говорит, что надо карать единицы, чтобы спасти тысячи. Троцкий-психопат в кино готов поубивать хоть всех поголовно. Троцкий-революционер говорит, что надо карать только тех, кто враждебен пролетариату. Троцкий-психопат в кино готов убивать во имя некой абстрактной революции и лишь тех, кто готов идти в коммунизм. Троцкий-революционер говорит, что террор врагов несравненно более аморален, потому что препятствует победе прогрессивного класса. Троцкий-психопат в кино рассматривает противника как слабака, которому не хватит духа залить кровью врага. Троцкий-революционер указывает на вынужденный характер террора русской революции и необходимость мер, адекватных обстановке. Троцкий-психопат в кино готов на террор без всякой видимой причины, по собственному желанию.

Конечно, компрометируя все это, сценаристы, чтобы опровергнуть классовый характер террора революции, обращаются к еще одной любимой теме «троцкоедов» – Кронштадтскому восстанию 1921 г. Оно показазано сумбурно, коротко и дешево, потому тратить время на описание этого эпизода не стоит. Достаточно того, что в этой версии подручный Щастного, которого так никто и не арестовал, начинает бунт на митинге и требует народовластия и свободы торговли, трупы убитых матросов в летнем (!) Кронштадте жгут ценнейшей в 1921 году соляркой (!), а Троцкий лично руководит подавлением мятежа, угрожая Тухачевскому, который не решается на подавление собственного народа. Ну и впрямь, откуда сценаристам знать, что Троцкий не имел к подавлению восстания отношения, а Тухачевский деятельно взялся за эту задачу, в частности, потребовав для атаки на корабли химические снаряды, а впоследствии писал целые обобщающие брошюры о методах борьбы с повстанчеством в разных регионы страны?



Но здесь уже нет нужны на длинные опровержения очередной пропаганды. Этому вопросу сам Троцкий посвятил длинную статью «Шумиха вокруг Кронштадта» [http://www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotm434.htm]. Любой желающий может обратиться к современной историографии об этом восстании и собственными глазами убедиться, что ответ наркома был основан на вполне реальных фактах [Кронштадтская трагедия 1921 года / Публ., вст. ст., прим. В.П. Наумова, А.А. Косаковского // Вопросы истории. 1994. № 4. С. 3-21; № 5. С. 3-23; № 6. С. 24-44; № 7. С. 3-33; Елизаров М. А. Еще раз о причинах Кронштадтского восстания в марте 1921 г // Отечественная история. 2004. № 1. С. 165-176; Демидов В.А. Кронштадтское восстание 1921 года: дис. ... канд. ист. наук: 07.00.02. М., 1996; ].

Восстание в Кронштадте было несомненным результатом кризиса большевистской политики, недовольства населения военным коммунизмом, отрывом партии от населения и потерей популярности в широких матросских рядах; не проявило руководство большевиков и настойчивости в мирном урегулировании конфликта, подозревая в нем белогвардейский заговор. Но в то же время нельзя в то же время забывать о том, что безжалостная логика гражданской войны действительно поставила Кронштадт между альтернативой: большевики или контрреволюция. Поэтому важно отметить то, что ныне даже в профессиональных исследованиях отрицается или умалчивается: как показывают архивы белой эмиграции, события в Кронштадте возникли не без старания законспирированных контрреволюционных групп. Речи идет о группировке на острове Котлин рядом с Кронштадтом, которая курировалась из Финляндии организацией Савинкова. Финский офицер Г.Е. Эльвенгрен, активный участник боев против большевиков, сообщал о ней: «Начало Кронштадтского восстания явилось, благодаря отсутствию достаточно хорошей связи, результатом печального недоразумения и потому оказалось хотя и сильным, но, к сожалению, оторванным от общего плана, недостаточно подготовленным и преждевременным. Дело в том, что кронштадтские матросы (существовавшая там организация, связанная с общей), узнав о начавшемся в Петрограде движении и о его размерах вопреки условленному сроку, сочли его за начало общего выступления и, не желая остаться в стороне пассивными, прибыли в Петроград… с тем, чтобы принять участие наряду с другими, уже успевшими выступить. В Петрограде они сразу сориентировались и заметили, что это не то, что они предполагали. Пришлось вернуться спешно в Кронштадт, движение в Петрограде улеглось, все успокоилось, а они — матросы — оказались уже скомпрометированными перед комиссарами, знали, что будут репрессии и потому решили, сделав первый шаг, не останавливаться на этом, а, пользуясь обособленным, независимым от материка положением, объявить себя отложившимися от Совдепии и самостоятельно развить начавшееся (таким образом принужденное) свое выступление». Проведенный анализ действий мятежников показывает, что они действительно пытались воспользоваться крайне острым положением в крепости и падением популярности коммунистов для захвата власти и обороны ее в надежде дождаться помощи из-за границы: при этом эти мотивы тщательно скрывались от основной массы населения, которая вряд ли бы это поддержала [Щетинов Ю.А. За кулисами Кронштадтского восстания 1921 г. // Вестник Московского университета. Сер. 8: История. 1995. № 2. С. 3-15; № 3. С. 22-44.].

Нет никаких сомнений, что логика войны заставила бы перекинуться руководство восстаний в руки белой эмиграции, и мятежники вместо проведения «третьей революции» с диктатурой беспартийных Советов оказались бы в плену открытой контрреволюции. За это говорят факты. В частности, контр-адмирал В.К.Пилкин, одна из ведущих фигур белого движения на Северо-Западном фронте, писал своему бывшему командующему Н.Н. Юденичу:

«...Но за этим сбродом матросов по имени, было по-видимому некоторое число старых матросов, которые старались держаться в тени, являясь настоящими зачинщиками и руководителями восстания. Едва ли они гнались за властью, скорее, казалось, что они действовали под влиянием серьезного недовольства положением дел... Несколько человек наших морских офицеров, П. В. Вилькен, А.А. Шмидт, которые, как Вы может быть помните, были при мне некоторое время в Нарве, ездили в Кронштадт до восстания и находились в нем во время восстания. Они рассказывают, что их встречали со слезами. Многие говорили не стесняясь, при всех, что глубоко раскаиваются о содеянном. Председатель Рев[олюционного] Комитета Петриченко (писарь с «Петропавловска») все время старался дать понять приехавшей в Кронштадт из Гельсингфорса делегации, чтобы не обращали большого внимания на пункты Кронштадтской декларации, якобы наспех составленной и переделывать которую теперь будто бы не время. Комитет, по-видимому, очень опасался, как бы не дать против себя поводов к обвинению, что восставшие «наемники капитализма», «слуги Антанты», «белогвардейцы» и т.п. Три года пропаганды не могли не сказаться на Российском обывателе. Но, конечно, эта болезнь слов доказывает, что не очень значит, еще приспичило. Вот, когда Царя будут требовать, тогда будет ясно, что дальше жить в Совдепии действительно невозможно. Но причина падения Кронштадта вероятно не в тех или других лозунгах. Главная причина неуспеха это то, что покамест все-таки какая-то сила стоит за большевиков. Еще не дошли до точки» [Н.Н. Рутыч. Белый фронт генерала Юденича. Биографии чинов Северо-Западной армии. М., 2002. С.134-135.].

Водевиль логично заканчивается тем, что война заканчивается, и Сталин, так и не избавившийся от манер мелкого уголовника, говорит, что Троцкий сделал свое дело. В финале в Мексике призрак Ленина говорит Троцкому очередную байку о том, что неправильные книги они читали и царя зря расстреляли (слишком быстро, не успел помучаться). А потом пугает его страшным Сталиным и смертью – и на этом бред заканчивается. Я же говорил, что Ленин тут самый буйнопомешанный. Хотя то, что эти сатанинские речи со страшным видом говорит загримированный Стычкин, над признать, весьма веселит контрастом. С таким же успехом нас могли запугать Сатаной в исполнении Юрия Куклачева.


Subscribe

  • Post a new comment

    Error

    default userpic

    Your IP address will be recorded 

    When you submit the form an invisible reCAPTCHA check will be performed.
    You must follow the Privacy Policy and Google Terms of use.
  • 0 comments