ИЗ ПОДСЛУШАННЫХ РАЗГОВОРОВ.
I. У ТАВРИЧЕСКАГО ДВОРЦА.
Серый, хмурый петроградский день. Моросит дождь. У входа в Таврический дворец группа рабочих и крестьян, человек в 10, ведет спор об Учредительном Собрании и Советской Власти.
– Нельзя без хозяина, хозяин нужен, – твердит упорно один из участников спора.
Горячо возражает что-то худой длинный человек, по-видимому, рабочий. Неожиданно в спор вмешивается пожилой крестьянин с русой бородой и спокойными голубыми глазами.
– Нет, паря, не туда ты гнешь с своим хозяином. Заладил одно: хозяин, хозяин. Хозяева разные бывают. А по-моему дело тут простое. Видишь вон пушку за оградой. Присматривает за ней, похоже, матрос. Увижу я матроса и на душе спокойно. Знаю, свой человек. Ты вот и смотри, кто у пушки стоит. Самое это главное дело. Ежели соберется твое Учредительное, скажи ты мне, будет тогда здесь вот у пушки /35/ матрос стоять? Не знаешь? Пустыя, значит, слова твои и самыя нестоющия. Главное, чтобы у пушки. И я всегда буду за то, чтобы около ей матрос стоял...
II. В ВАГОНЕ.
Душно. Накурено. Мучительно долго стоит поезд. У окна какой-то неопределенный юркий человечек повествует о преступлениях большевиков. Слушатель его похож не то на деревенскаго псаломщика, не то на захудалаго прожившагося давным-давно мещанина. Он вежлив и часто вздыхает.
– Разбойники они все и грабители, – убеждает в полголоса юркий господинчик. – Знаем мы все их проделки. Пролетарии, революционеры! Навыбирали их в Советы, а они хуже карманщиков.
Только бы что хапнуть. Вон у нас в городе председатель этого самого Совета взятки берет, да какие! – приставам не снились.
Пауза.
Слушатель вздыхает:
– Да уж, если так, деваться нам, бедным людям, некуда. Говорите, советчики берут. Поди ж ты. Ведь своих выбирали. Раз свои обижают, чтож тут говорить о богатых то, или кто раньше наверху был. Там попы, помещики, купцы, фабриканты, ученые разные. Уж про тех то, значит, и разговору нет.
Юркий господинчик с ошалелым видом молча смотрит на собеседника.
– Да вы про что?
– Да про то. Уж эти обижают, значит, о господах-то и говорить нечего.
Молчание. Собеседник вздыхает и невинно смотрит /36/ на господинчика, но в глазах у него мелькают лукавыя искорки. Нурмин.
1918, 29 сентября
А. К. Воронский. Сборник статей, опубликованных в газете "Рабочий край". 1918 - 1920 гг. Москва, РуПаб+2010. С. 35-37
Тролль 80-го левела!!!
* * *
...Во-вторых – и это самое главное. Из приведенных разсуждений обычно следует все-таки вывод о полной непригодности большевистских идеалов и их вредоносности. В конце концов именно эти идеалы оказываются виновными во всяких непорядках и настроениях. Виновны они в том, что их вынесли на улицу, что ими пропитали широкия массы, которыя по буржуазно-обывательским уверениям их не поняли, да и не могли понять в силу своей неподготовленности, темноты и невежества.
Во всех этих уверениях живая, подлинная действительность поставлена вверх ногами, на голову.
На самом деле, именно благодаря коммунистическому идеалу, благодаря колоссальной работе большевиков, мы не получили анархию, пред которой побледнели бы все "ужасы" о которых повествует буржуазный обыватель. Большевики не создали революции. Революция – стихия. Но они организовали и организуют стихию. Революционное движение, лишенное организующаго и воспитывающаго значения коммунизма, превратилось бы в неорганизованное, распыленное, анархическое и ха-отическое движение, бунты и т. д. За буржуазией и соглашателями массы все равно бы не пошли, если бы большевиков и не было совсем. Это очевидно. Не видя другого идеологическаго выхода, революционное движение выродилось бы, разложилось и распылилось.
Поэтому мы по всей справедливости можем сказать: /54/ большевизм и только он один организовал стихию русской революции.
Теперь это становится очевидным для многих из тех, кто раньше не видел. Тем лучше. А. Воронский.
1918, 11 октября
А. К. Воронский. Сборник статей, опубликованных в газете "Рабочий край". 1918 - 1920 гг. Москва, РуПаб+2010. С. 54-55
Подписуюсь.
* * *
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ НАБРОСКИ. (В обывательской гуще.)
Тихий, богомольный, чиновничий Тамбов, со спокойной чудесной Ц<н>ой, город колокольнаго звона, маленьких <салетел>, спокойной сытой жизни, - право, его трудно узнать. Теперь это советский фронт. Город наполнен красноармейцами. Они всюду. Ими полны улицы, кинематографы, театры, собрания. На станции в зале перваго и второго класса звенят шпоры, бряцают сабли, перетянутые, щегловатые советские офицеры. Особенно много кавалеристов. Они уже в новой Советской форме. Фуражка с желтым околышем и гусарская тужурка с белыми шнурами на груди. Среди них много поляков. По пыльным улицам то и дело проходят с музыкой воинския части. Некоторые из них, как например, будущий командный состав из инструкторской школы прекрасны во всех отношениях...
Всюду красноармейския звезды. Не знаю, сколько их, но их много, очень много...
Буржуазия из города выехала, кто на Украину, кто на Дон, кто пробрался в Сибирь. Оставшиеся придавлены и морально разбиты. Последнее самое важное. Ни о каких ориентациях уже не говорят, никого уже не жаждут. Будь, что будет. Скорей бы один конец был. Крайния унылость, страх и безнадежность и безсильная, тупая, пассивная злоба.
Удивительна политическая безграмотность, тупоумие и неотесанность. Живут самыми дикими и невероятными политическими сплетнями.
Образованная дамочка в серьез уверяет:
– Знаете, Ленин умер восемь лет тому назад, а этот /62/ поддельный, из немецких принцев.
В другой интеллигентской обывательской квартире амым серьезным тоном утверждают:
– Мобилизацию производят немцы. Мобилизованных солдат отправляют в Германию, а оттуда на Западный фронт.
– Нет, я из достоверных источников узнал, – повествует третий, – что Николай II жив и находится в Берлине. И знаете, как это обнаружилось? Пленный наш солдат шел по одной из берлинских улиц и столкнулся носом к носу с Николаем.
– Здравия желаю, Ваше Величество, - гаркнул солдат.
Николай изумился.
– Откуда ты меня знаешь?
– На фронте видел, Ваше Величество, парад принимали.
Николай обрадовался.
– Ты не говори ни кому, что я здесь. А за честь, которую ты мне отдал, проси у меня, чего хочешь: все сделаю.
– Домой хочу, Ваше Величество.
– Будешь дома через три дня, - ответил Николай, вынул записную книжку, что-то написал и подал солдату клочек бумаги, указав, куда нужно обратиться. В тот же день солдат в особом купе отбыл в Россию.
Все это разказывают люди со средним и с высшим образованием, самым серьезным образом. Диву даешься, слушая все эти подобныя "достоверныя сведения". И становится понятным, почему в отсталой, полуазиатской стране у власти стал пролетариат, почему так быстро провалилась ставка на интеллигенцию, почему она ока-/63/- залась за бортом революции. Разве не это интеллигентское пошехонье, блуждающее среди невероятных сплетен способно активно строить жизнь?
Сплетен умопомрачительно много. Уверяли, что Казань взята обратно белогвардейцами, что Ленин окончательно разругался с Троцким, при чем Ленин якобы был против краснаго террора, а Троцкий за.
Кстати относительно краснаго террора.
В июне в Тамбове было белогвардейское возстание. На день или два власть совета была уничтожена. В результате чрезвычайная комиссия арестовала сотни лиц, из которых несколько десятков были разстреляны. Аресты и растрелы продолжаются, хотя далеко не в первоначальных размерах. Буржуазия терроризована и в панике бежит, куда попало. Вообще деятельность чрезвычайной комиссии является больным местом тамбовской действительности и первыя беглыя впечатления далеко не в пользу этой деятельности. Конечно, во всех разсказах буржуазных обывателей много лжи и непомерных преувеличений, но и за всем тем чувствуется нездоровая атмосфера. Чрезвычайная комиссия заполнила все внимание тамбовскаго обывателя. И думается, что многих из интеллигенции трудовой и необезпеченной чрезвычайная комиссия отталкивает от более тесной работы в Совете.
Среди этих полуменьшевистских кругов можно заметить колебания и шатания. Саботаж забыт. У многих копошится мысль о более активном содействии Советам. Быть может, самым решающим фактором в этом является то, что советская власть обнаружила неожиданную живучесть и способность активно строить жизнь.
То, что советская власть имеет корни в стране, в этом /64/ иногда признаются даже ея отъявленные враги.
В одной из обывательских квартир встретились два священника, недавно выпущенные вместе с архиереем из-под ареста.
– Набрали одну молодежь безусую и хотят с ней что-то сделать, – возмущался один.
Другой уныло ответил:
– Молодежь то, молодежь, да ея много у них. Много у них все-таки народу, что ни говорите. Этим и держатся, несмотря на все безобразия. Ох, камо пойду от духа твоего и от лица твоего камо бегу, – закончил батюшка юмористически и покачал головой. Да, много, очень много.
Нурмин.
1918, 24 октября
А. К. Воронский. Сборник статей, опубликованных в газете "Рабочий край". 1918 - 1920 гг. Москва, РуПаб+2010. С. 62-65
А вот следующее письмо очень актуально. До сих пор живут люди, которые любят слезно рассказывать, что у них в коллективизацию предков раскулачила "местная голь", а на самом деле это были не кулаки, а "работящие крестьяне". И вообще, кто бедный - тот просто работать не хочет. Слышали мы эти байки, как же.
КТО ТАКОЙ КУЛАК?
(Ответ на письмо из деревни).
"От трудов праведных
Не наживешь палат каменных".
Кто такой кулак? С таким вопросом обратился в редакцию в особом письме один деревенский хозяин Н. Бо-бриков.
Вот это письмо.
– "Товарищ! Я читаю газету "Рабочий край" и встречаю слово "кулак". И вот, наконец, хочу я разобраться в этом слове. Напишу я к примеру про себя. До 7 лет я воспитывался дома под покровом своих родителей – и, когда мне исполнилось 7 лет, меня отдали в школу. А когда я вышел из школы, то мне было уже 10 лет, и я прилежно стал помогать бедным своим родителям. Летом работал я в поле, а зимой потшивал сапоги, возил из лесу дрова. Когда мне исполнилось 18 лет, то родители приневолили меня жениться и я повиновался им. Отец мой был уже старый и стал плохо помогать мне и попросил принять от него все нажитое им имущество. Я, приняв родительское благословение, принялся за хозяйство. Отец мой вскоре скончался. Прошло 20 лет как я живу самостоятельным хозяином. За эти 20 лет я не курил табаку, не пил вина, и не играл в карты – одним словом, берег каждую копейку на черный день. Благодаря этой экономии зажил я в деревне справнее всех соседей. Теперь меня свои соседи называют кулаком. Но какой же я кулак, если кажная моя копейка нажита потом и мои мозолистыя руки не разгибаются от работы. По моему не тот кулак, который в поте лица добывает себе на прокормление, а кулаком нужно назвать того, кто работает за письменным столом по 4 /144/ часа в сутки и получает по 800 рублей в месяц жалования. А я эту сумму не зарабатываю в год.
Еще я напишу о распределении пайка комитетом бедноты. Записан я во вторую категорию. Поэтому не получаю паек. Ты, – говорят, – кулак. Тебе будет выдаваться на товарообмен. Значит, меня, трудового крестьянина, считаю кулаком и не выдают пайка, а мой сосед имеет равное количество земли, но не хочет на ней трудиться. Он живет бедно и получает свой паек полностью. Чем я виноват, что я хочу работать, а он нет. Он получает из потребиловки песок и пьет сладкий чай, а я гляжу на него. Поэтому, нам всем трудящимся приходится бросать свои заветные труды и жить каким-то нахальством, конечно, нежелательно. Только от лености живут люди бедно.
Н. Бобриков."
Мы привели полностью письмо Бобрикова. Оно очень хорошо, правдиво, просто и искренно написано. И оно поэтому оно прекрасно отразило промежуточное, колеблющееся настроение того слоя деревенских хозяев, к которому, повидимому, принадлежит автор письма.
Слов нет, слово кулак часто приклеивается без разбора. Это слово часто бросается тем, кто по своему жизненному положению не является кулаком. Оно, это слово, не применимо к тем огромным крестьянским массам, что в поте лица своего "добывает себе кусок на прокормление", у КОГО мозолистыя руки не разгибаются от работы, кто живет плодами рук своих.
Кулаком называется тот человек, кто живет, прибегая преимущественно к труду других людей. Кулак тот, кто, земли больше, чем это нужно для прокормления, /145/ обрабатывает ее, нанимая работников, у кого этот найм делается или сделался основой его хозяйскаго благополучия. Кулак тот, кто, будучи "справнее своих соседей, опутывает их мало по-малу ссудами хлебом, деньгами и пр., заставляя их отрабатывать для себя или выплачивать с приличной лихвой. Кулак живет чужим трудом. Но ничего не значит, что он трудится в поте лица, не курит, не пьет. Он может быть очень трудолюбивым, но это ни в какой мере не мешает ему быть живоглотом деревенской бедноты. Сначала кулак был просто "справным хозяином", потом стал понемногу пользоваться "неисправностью" других, своих соседей. Глядишь лет через пять из него вышел самый "справный" деревенский обиратель, "благодетель", "отец", титор и т. д.
Н. Бобриков к сожалению, говоря о себе, совершенно умалчивает о своих хозяйских отношениях к своим соседям. Мы не знаем, пользуется ли он трудом своих беднейших соседей или нет; если пользуется, то в какой мере; случайно ли, для временной помощи или постоянно. Дает ли он взаймы что-нибудь, в каких размерах, на каких условиях. Обо всем этом в письме нет ни единаго слова. Между тем без ответа на поставленные вопросы нельзя определить, кто кулак, а кто нет.
Н. Бобриков напирает главным образом на то, что он не курит, не пьет и бережет каждую копейку. Но из этого ровно ничего не следует. В том то и проклятие всего капиталистическая строя, основаннаго на взаимном рыночном соперничестве, что при этих порядках "справный хозяин" превращается сплошь да рядом в угнетателя чужого труда. И это происходит не в силу его особой кровожадности, а благодаря окружающим хозяйственным условиям. "Справный" хозяин получил возмож-/146/-ность иметь излишек земли, вот и создается уже условие пользоваться трудом "лентяев".
Ha этих лентяях Н. Бобрикова необходимо остановиться.
– Только от лености живут люди бедно, – утверждает Бобриков. Не знаю, является в самом деле Н. Бобриков кулаком, но разсуждение это чисто кулацкое, да простит мне автор письма.
Много дармоедов живут в роскоши, и хватает ея не только на их век, но и на век их внуков и правнуков. Вся городская рабочая беднота, в массе своей, трудясь весь свой век, ничего не получает, кроме искалеченной вдребезги жизни и старости под воротами. Только единицы выбиваются в мастера, в лавочников и т. д. Все это общеизвестно, избито и можно только удивляться Бобрикову, что он забыл об этом.
Может быть Н. Бобриков говорит не о городе, а о деревне? Но и в деревне то же самое. Неужели автору нелестны трудовые крестьяне, весь свой век гнущие спину, но и за всем тем, не видавшие ни радости, ни даже кормления вдоволь? Удивительно! И неужели в деревне и около деревни он не видел людей, живущих припеваючи, несмотря на леность ничего не делания? Так удивительно и неправдоподобно!
Пятилетняя война разрушила вконец все сельское хозяйство Германии, России, Венгрии и т. д. Причем тут лень?
Это разрушенное хозяйство нельзя теперь нигде возстановить, если деревня не прибегнет мало по-малу к общественной обработке земли, а Н. Бобриков твердит: "не курить, не пить, беречь каждую копейку". Хороша программа! Вас, "справных" хозяев, захватчики и воители /147/ разорили и разоряют сотнями тысяч, пуская по ветру все ваше благополучие. Тут программой "не курить, не пить" ничего не сделаешь.
И далее, разве не твердит вся раззолоченная чернь, все Круппы, Рокфеллеры, Ротшильды и Крезо, Рябушинские и Коноваловы, что только от бедности люди живут бедно? Твердят. Именно это утверждение и дает возможность всем этим акулам смотреть на бедноту, как на скотов, на илотов, на пьяниц и т. д. Вы, Н. Бобриков, называющий себя трудовым крестьянином, как вы усвоили себе Разуваевские и Колупаевские взгляды на бедноту? Почему вы прошли мимо и не заметили, что в старом строе дармоеды и лентяи живут припеваючи, а трудовой народ, неразгибающий спины, обречен на голод? Почему это случилось с вами?
Потому, что в вас живет надежда выбиться, вылезть наверх своими единоличными усилиями. Ваше прошлое, ваша жизнь не указала вам другого, единственно правильнаго выхода выбраться из хлева можно общими усилиями, общим трудом, строя общественное, а не единоличное хозяйство. Этого нельзя сразу, нельзя смаху, но этот путь единственный. Вы все еще надеетесь отдельно, независимо от других, зажить "справно". Удастся ли это вам лично не знаю, но миллионам ваших соседей не удастся. Им придется сообща приобретать живой и мертвый инвентарь, сообща приниматься за обработку. Вы на это не надеетесь. Поэтому вы и твердите: "не курить, не пить, не играть в карты", поэтому вы и не заметили вопиющей несправедливости положения: "только от лености люди живут бедно". У вас еще сильна психология своего тына, забора. Но теперь в наш век с этим далеко не уедешь. Это настроение никуда не годится теперь и милли-/148/-оны крестьян скоро убедятся в этом. Не знаю, правильно ли вас называют односельчане кулаком, не берусь судить. Но ваш взгляд на причины современной бедности чисто кулацкий. Конечно для этого не нужно быть кулаком. Кулацкие взгляды, взгляды королей капитала к величайшему сожалению встречаются нередко и в трудовых хижинах. В этом лежит большое препятствие для торжества общественной справедливости и правды.
Ничего не могу сказать относительно пайка. Может быть с вами поступили и несправедливо. Это бывает. Но едва-ли что можно иметь против того, чтобы деревенская беднота пила сладкий чай. Опять таки к сожалению, это бывает редко. Общими упорными усилиями трудящиеся добьются лучших дней.
А. Воронский
1918, 19 декабря
А. К. Воронский. Сборник статей, опубликованных в газете "Рабочий край". 1918 - 1920 гг. Москва, РуПаб+2010. С. 144-149
Просто новость, которую и сейчас можно встретить в ленте новостей на Новый год.
ТРУП, КОТОРЫЙ СБЕЖАЛ.
(Новогоднее происшествие). (Из одного протокола).
... Настоящим довожу до сведения, что вчера вечером мною был обнаружен труп человека, около сарая Мятяо ва на Горчичной ул. Означенный труп при свидетелях мной был осмотрен, причем оказалось, что труп совершенно мертвый, мужского пола. К трупу неизвестного человека за поздним временем была приставлена стража. На другой день утром при входе в сарай мною было обнаружено, что означенный труп неизвестного человека неизвестно куда скрылся... Усадченков.
Списал Нурмин
1920, 1 января
А. К. Воронский. Сборник статей, опубликованных в газете "Рабочий край". 1918 - 1920 гг. Москва, РуПаб+2010. С. 172
ЛЕКЦИЯ ПР. БОГОЛЮБСКОГО.
Лекция протоиерея проф. Боголюбского, прочитанная им 27-го января в переполненной зале Ив. Гарели<н>а на тему о религиозном самосознании, протекла в напряженной обстановке. На лекцию явилось много ревнителей "древнего благочестия". Билеты продавались отчасти при входе, отчасти при церквах и "по знакомству". Их распространение находилось в руках людей обиженных советской властью. Благодаря этому на собрание проникли группы лиц с весьма определенной окраской и не менее определенным настроением. Они нашли достойную поддержку в председателе гр. Семенове, который оппонентов проф. Боголюбского, правда неудачно, старался лишать слова, ограничить 10-ю минутами и вообще обнаруживал, выражаясь мягко, явное пристрастие.
Прот. Боголюбский в своей лекции проводил ту мысль, что православная церковь в процессе своего исторического развития благодаря насилию со стороны советской московской власти подпала под влияние князей, государей вообще под власть государства. Это обстоятельство чрезвычайно печально отозвалось на состоянии церкви. Авторитетом церкви освящались разные преступления князей и государей по отношению к народу. Церковь впала в паралич. Тем не менее церковь не умер-/190/ -ла. Живой родник воды живой всегда бился в ней и она никогда не изменяла заветам Христа. С проведением декрета об отделении церкви от государства православная церковь возвращается к тому состоянию, когда она в действительности, а не на словах сможет дело религии сделать делом внутреннего убеждения, внутренней религией совести верующего человека. Церковь не умрет, она только очистится от посторонних мирских наслоений. Церковь должна стоять вне политики, ибо политика не ея задача.
Оппонентами выступали т. Воронский, Ионов, Чернов. Речи Воронского и Ионова не раз прерывались "ревнителями". Началось "с покашливания". Сигнал был дан выделенными группами, проникшими на собрание, очевидно, со специальными целями. Для характеристики "покашливающих" можно ограничиться следующим примером. Возражая проф. Боголюбскому, Воронский доказывал между прочим, что неверно утверждение, что церковь не принимала активного участия в преследовании инакомыслящих, что она только пассивно терпела эти и другие безобразия; церковь сама активно содействовала всем творимым самодержавием беззакониям и насилиям. Такие фигуры как бывший саратовский Гермоген Иллиодор, очень характерный для нашей церкви старого уклада. Упоминание о Гермогене, как о насильнике, характерном для политики церковной власти, вызвало шум и крики. По-видимому, Гермогены имеют еще сторонников.
Продолжая свой ответ Воронский указал, что в самих основах, в принципах религии есть много такого, что делает ее очень удобной для духовного порабощения масс. Религия основана на вере в пусто-постороннее, она /191/ держится на вере в чудо, в спасение со стороны, сверхестественное, она догматична, ея истины окончательна непререкаемы, они ведут к застою мысли. Крайне характерно для нашей церкви то обстоятельство, что декрет об отделении церкви от государства дан Советской властью. Церковь противилась и противится декрету.
Тов. Чернов остановился на первых веках христианства. Первоначально христианство было религией угнетенных. Пока христианские общины не обросли собственностью, христианство преследовалось и угнетало властью. Но как только появилась в общинах собственность, власть быстро приспособила церковь ко своим эксплуататорским нуждам.
Заключительное слово профес. Боголюбский был вынужден сократить. В ответ на шум, покашливание, крики "ревнителей" – другая часть собрания тоже начала прерывать Боголюбского, шуметь и вставлять реплики. Проф. Боголюбский отметил, что никаких коммунарных общин за исключением Иерусалимской, в первые века христианства не было.
Первоначальное христианство включало в себя не только бедняков, но и богатых. Собрание затянулось за полночь.
1920, 28 февраля
А. К. Воронский. Сборник статей, опубликованных в газете "Рабочий край". 1918 - 1920 гг. Москва, РуПаб+2010. С. 190-192
ПРИЕЗД КЛАРЫ ЦЕТКИН.
Вчера в Иваново-Вознесенск прибыла с т. Балабановой Клара Цеткин. Т. Цеткин выступала в ряде собраний. Отчет будет дан в следующих номерах нашей газеты.
КЛАРА ЦЕТКИН.
Кларе Цеткин за 60 лет. Но когда она говорит, то кажется, что говорит юноша, девушка на заре своей жизни: /366/ столько в ея словах неподдельного революционного энтузиазма, непобедимой и неискоренимой веры в торжество социализма.
Почему годы бессильны здесь? Почему все лицо в морщинах и седая, совсем седая голова – а энтузиазм и вера горят ярким пламенем и слова, как раскаленная лава – и такая образная, художественная мастерская вдохновенная, пророческая речь?..
Огромная, несокрушимая сила должна быть заложена в современных идеях коммунизма, в основной идеи двадцатого века, чтобы словам старого человека на склоне жизни своей сообщать силу и непосредственность и вдохновенность творящей и бьющей ключем молодости.
Да, эта сила огромна. Она чудотворна, она двигает горами. Она сумеет преобразовать дряхлеющий мир, вдохнет в нее новую душу живую.
Я верю в это, слушая и смотря на вождя немецких рабочих.
В памяти проходят люди, "заеденные средой", обезкрыленные и размагниченные люди, старики к 30-ти годам, чеховские хмурые люди – длинная плеяда скучных, серых теней прошлого и настоящего. Жалко и грустно. Огненный столб уже стоит, прорезав как мечем всю современную жизнь. Молодые юноши, девушки – подростки, старые, дряхлеющие люди бодро следуют за этим столбом в землю обетованную, – а в стороне стоят люди и брюжжат и безвольно смотрят во след рыбьими, мертвыми глазами!..
Когда говорит Клара Цеткин еще одно чувство испытываешь и не можешь в себе заглушить.
Устами Клары Цеткин говорит класс угнетенной страны, еще не свергнувшей ярмо 20-го века, от того в /367/ словах так много нервности горячности, так явно и почти ощутимо трепещет любовь и ненависть. Любовь к угнетенным и ненависть к угнетателям. Чувствуешь два периода, два этапа в мировой гигантской борьбе: там, где побеждают и там, где еще добиваются этой победы – говорят иначе и говорят о другом.
Нурмин.
1920, 19 октября
А. К. Воронский. Сборник статей, опубликованных в газете "Рабочий край". 1918 - 1920 гг. Москва, РуПаб+2010. С. 366-368