И вот пару дней назад, просматривая очередной выпуск сборника "Война и оружия" питерского Артмузея, я наткнулся на очередную такую статью, теперь уже Д.Ю. Алексеева. Фамилия мне не знакома, но оказалось, что это к.и.н., доцент. Я сначала решил, что это очередной перепев известных источников, но оказалось, что нет. Автор наконец-то сделал то, что давно надо было сделать - проверил историю по архивам. В ссылках есть РГВА (фонды 6-й и 11-й дивизий), ЦГАИПД и ЦГА СПб (воспоминания большевиков) и известная в узких кругах рукопись "Отряд Балаховича" из ДРЗ им. Солженицына. Правда, воспоминания Б.С. Пермикина из дела №139 того же фонда неиспользованы. Ну, оно и понятно - там эта тема затронута вскользь.
Я даже немного разочаровался, что авторы аналогичной статьи в "Атаманщине и партизанщине" Заяц-Кругликов поспешили: сборник вышел меньше года назад. Но потом присмотрелся - ан нет, статья Алексеева написана в целом в военно-организационном плане: как формировалась часть, где была, какие приказы и т.д. В плане мотивом Балаховича и прочего новых данных куда меньше. А статья Зайца-Кругликова написана именно с упором на "политическую" часть. Так что для дополнения выложил ее на сайте Свиток. Там есть некоторые уточнения (так, из нее можно узнать, что штаб ВПРШ был организован ДО, а не после побега Пермикина, версия про покровительство Троцкого сомнительна, так как идет из советских мемуаров и т.д.). А также вполне ясно отражена история заговора Балаховича в полку - Алексеев о ней явно знает, но в целом, как видно из статьи, считает гипотезой.
Думаю, теперь этот сюжет действительно окончен.
Д.Ю. Алексеев (Санкт-Петербург)
ОТРЯД БАЛАХОВИЧА В 3-Й ПЕТРОГРАДСКОЙ ДИВИЗИИ РККА (1918 ГОД)
Один из первых комиссаров Красной армии, Здислав Янович Шеринский, описывая формирование псковских отрядов в феврале 1918 г., с горечью заметил, что «фронт дал лишь отряд под командою товарища Наймыша и партизанский Пунинский кавалерийский отряд под командой Балаховича. Это и были те жалкие остатки от старой армии, которые защищали подступы к Петрограду» [1]. Таким образом, под пером старого большевика отряд им. Пунина выступает как связующее звено между Русской и Красной армиями.
Станислав Никодимович Балахович начал военную службу в 1914 г. в качестве вольноопределяющегося во 2-м лейб-уланском Курляндском полку. В июле 1915 г. он был произведен в первый офицерский чин, а в ноябре назначен командиром эскадрона конно-партизанского отряда атамана Пунина при штабе Северного фронта [2]. Служба отряда заключалась в диверсионных действиях в тылу врага, разведке и добывании «языков» [3]. В конце 1917 г., уже будучи представлен к званию ротмистра, С.Н. Балахович принял командование частью отряда [4].
После крушения русской армии и немецкого наступления остатки отряда им. Пунина в марте 1918 г. отступили на восточный берег Чудского озера [5]. Численность его составляла 60–70 человек, а в результате потерь отряд насчитывал не более 50 человек [6].
Для того чтобы сохранить отряд, С.Н. Балахович вступил в формируемую Красную армию. В разговорах с представителями советской власти он объяснял это надеждой на возобновление борьбы с немцами, которых он, по его словам, ненавидел: «Уве-/7/-рен, что как только мы окрепнем, мы выступим против немцев, чтобы порвать кабальный Брестский мир» [7].
Отряд им. Пунина нес службу на демаркационной линии по восточному берегу Чудского озера южнее Гдова. По воспоминаниям бывшего генерал-лейтенанта Д.П. Парского, это пространство «охранялось крайне слабо небольшими конными частями, служба которых была чрезвычайно тяжела, так как конных было очень мало, а демаркационная полоса весьма растянута» [8].
С.Н. Балахович всеми силами старался добиться максимальной самостоятельности своего отряда. Для этого он установил хорошие отношения с комиссаром Гдовского района Я.Ф. Фабрициусом, а через него вышел на Л.Д. Троцкого, ставшего в марте 1918 г. народным комиссаром по военным делам и председателем Высшего военного совета [9]. У него С.Н. Балахович получил мандат, согласно которому ему поручалось «организовать для особо важных заданий отдельный конный дивизион» [10]. Дивизион в составе двух эскадронов начал формироваться в апреле 1918 г. [11]
Одной из проблем, стоявших перед формирующейся Красной армией, была малочисленность конницы. Особенно это было очевидно для частей «завесы». Командующий советскими войсками в районе Нарвы и Гдова Д.П. Парский вспоминал: «Конницы вообще было чрезвычайно мало и ее недостаток крайне тяжело сказывался в условиях несения охранительной службы в пределах длинной пограничной полосы» [12].
Неудивительно, что начальники соединений завесы предпринимали попытки включить отряд Балаховича в формируемые ими части. В апреле руководство Псковской (впоследствии 4-й Петроградской) дивизии, прикрывавшей Лужское направление, предполагало включить два эскадрона «из остатков партизанских отрядов имени Пунина» в состав кавалерийского полка, формируемого при этой дивизии [13].
А в конце мая С.Н. Балахович попал в сферу интересов формирующейся Гатчинской (с 31 мая 1918 г. – 3-й Петроградской) дивизии, военный совет которой летом и осенью 1918 г. составляли: начальник дивизии – бывший полковник Н.Н. Иванов, комиссар – латышский большевик А.Э. Дауман и начальник штаба – бывший генерального штаба генерал-майор Г.А. Плющевс-/8/-кий-Плющик [14]. Основой дивизии являлись ямбургские отряды, расположенные на нарвском направлении, а также части в районе Гдова. Гдовские отряды сводились в 6-й пехотный полк 3-й Петроградской дивизии. Так как отряд им. Пунина располагался в районе Гдова, его предполагалось включить в состав этого полка в качестве отряда конных разведчиков им. Пунина [15].
Однако С.Н. Балаховичу удалось отстоять свою самостоятельность. Приказом по Гатчинской дивизии от 3 июня была объявлена телеграмма военного совета Петроградской трудовой коммуны от 29 мая, согласно которой Конный партизанский отряд им. атамана Пунина, временно оставаясь в расположении Гдовского района, находился в распоряжении Новгородской дивизии, а потому «отряд имени Пунина надлежит оставить как отдельную часть и не включать ни в один из полков, формируемых в Гатчинской дивизии» [16]. Приказом по дивизии от 18 июня 1918 г. Партизанский отряд им. атамана Пунина формально вошел в состав Особого конного дивизиона [17].
В июне Особый конный дивизион как отдельная часть включен в состав 4-й Петроградской дивизии [18]. В его составе были сформированы 1-й (бывший штабс-ротмистр Стуканцев) и 2-й (бывший штабс-ротмистр Аксаков) эскадроны по два взвода каждый, пулеметная команда (бывший сотник Муравьев) и артиллерийский взвод (бывший штабс-капитан Смирнов) [19]. На 10 августа на довольствии в отряде числилось 267 человек, из них 232 боевого состава, а также 146 лошадей, на вооружении состояло три пулемета и два орудия [20].
В течение лета 1918 г. штаб Особого конного дивизиона располагался в Луге на ул. Пески (сейчас – Красной Артиллерии), дом 67 [21]. 1-й эскадрон находился в Стругах Белых, 2-й эскадрон нес сторожевую службу на побережье Чудского озера, занимая посты в пунктах Раскопель, Островец, городах Княжья, Подборовье, Кола, Самолва, Пнёво, Рудница [22]. В течение июля подразделения дивизиона использовались для подавления антисоветских выступлений, охвативших в это время северо-запад России, в ходе одного из них погиб командир 1-го эскадрона Стуканцев [23].
В связи с тем, что формирование 4-й Петроградской дивизии продвигалось медленно, возник план, согласно которому она должна была передать свой участок демаркационной линии /9/ и красноармейцев в 3-ю Петроградскую дивизию, а «кадры комсостава» переместить в Нижний Новгород [24]. 16 августа частям дивизии был отдан приказ начать посадку для перевозки по маршруту Новгород – Бологое – Рыбинск – Ярославль – Нижний Новгород [25]. Отъезд дивизии состоялся только 20 августа [26]. Под Петроградом остались и были переведены в 3-ю Петроградскую дивизию два полка 3-й бригады и Особый конный дивизион Балаховича. Его 1-й эскадрон и артиллерийский взвод были переведены в Струги Белые, а 2-й эскадрон и пулеметная команда – в Лугу [27]. В состав 3-й Петроградской дивизии дивизион вошел 25 августа. Согласно приказу по дивизии от 26 августа на его основе следовало сформировать кавалерийский полк четырехэскадронного состава. Первые два эскадрона должны были составить эскадроны Особого конного дивизиона, 3-й – Гатчинский краснокавалерийский эскадрон Страхова, а 4-й следовало сформировать заново, выделив кадры для него из существующих. Временно командующим полком назначался С.Н. Балахович [28]. 6 сентября полк был переименован в 3-й Петроградский кавалерийский [29].
Комиссар 3-й Петроградской дивизии А.Э. Дауман считал, что сведение отрядов и формирование полка «требует тщательной обработки», для чего необходим комиссар. Военный совет дивизии предложил назначить на эту должность второго военного комиссара Ямбургского уезда коммуниста Липняка, который служил в 17-м Черниговском гусарском полку императорской армии, а с отступлением из Нарвы находился в Нарвском коммунистическом полку. Дауман настаивал на кандидатуре Липняка, мотивируя тем, что было бы «желательно, чтобы комиссар был знающим кавалерийское дело», и указывал, что «другого кандидата у нас не имеется» [30]. 11 сентября Липняк был назначен комиссаром 3-го Петроградского кавалерийского полка [31].
Возможно, это назначение было связано с произошедшим в августе 1918 г. инцидентом в селе Велькота Ямбургского уезда, в ходе которого Липняк, возглавлявший красноармейский отряд, проявил излишнюю жестокость во время подавления крестьянского восстания и был подвергнут аресту как «порочащий имя советов» [32].
30 сентября временно исполняющий должность начальника 3-й Петроградской дивизии бывший генерального штаба гене-/10/-рал-майор Г.А. Плющевский-Плющик и комиссар А.Э. Дауман провели смотр частей, расположенных в Луге. В их числе был 2-й эскадрон 3-го Петроградского кавалерийского полка. Эскадрон произвел на проверяющих членов военсовета благоприятное впечатление: он «…вышел на конное учение в составе 48 всадников, остальные люди эскадрона – в пешем строю. Выправка и посадка людей отличные, лошади в хороших телах, уборка и ковка – очень хорошие. Несмотря на то что эскадрон в последнее время был занят выполнением задач особого боевого характера и не имел времени вести регулярно занятия, конное учение было произведено сноровисто и умело; эскадрон вполне съезжен, и все перестроения производились на разных аллюрах по сигналам в должном порядке. Выезд конного орудия на позицию и снятие с передка было произведено довольно быстро и умело. В общем, эскадрон показал, что он во всех отношениях готов выполнить любое боевое назначение» [33].
Если боевая часть оказалась на высоте, то политическая работа, как выяснилось, не велась: «В 3-м Петроградском кавалерийском полку, в частности, во 2-м эскадроне, коллектив <коммунистов> не создан и культурно-просветительская работа не налажена, отсутствуют даже газеты, на что обращается внимание вновь назначенного комиссара полка и комиссара бригады» [34]. Председатель Лужского совета И.Л. Сондак по этому поводу писал: «Мы пытались создать партийную ячейку в дивизионе, направляли туда красноармейцев-коммунистов, но они таинственно исчезали из части и никто не знал, куда они девались. Ни комиссар дивизиона, на наша чека не смогли это установить» [35]. По словам белого мемуариста, нежелательные с точки зрения Балаховича новобранцы, направленные в дивизион, отправлялись во взвод особого назначения, несший службу на демаркационной линии: «Весь подозрительный элемент, попадавший в полк, направлялся в названный взвод и там ликвидировался» [36].
Не исключено, что бездействие комиссара полка привело к тому, что приказом по дивизии от 15 октября 1918 г. на основании телеграммы военкомпета Богатина на эту должность вместо Липняка, вернувшегося к исполнению обязанностей Ямбургского уездвоенкома, был назначен Кузьмичев [37], возможно, бывший вахмистр лейб-гвардии Гродненского гусарского полка [38]. /11/
Согласно воспоминаниям И.Л. Сондака, «из штаба округа был прислан к Балаховичу комиссар товарищ Кузьмичев. Это
был простодушный храбрый парень из солдат-кавалеристов. По приезде в Лугу он явился в парторганизацию; его информировали о положении в дивизионе Балаховича. Он поддерживал постоянную связь с парторганизацией. Тов. Кузьмичев был честным партийцем, но он был слишком прост, доверчив, и, конечно, Балахович вскоре усыпил его бдительность, и он в парторганизации часто защищал Балаховича» [39].
Об этом же говорилось у псковского архивиста В.П. Дроздова, собиравшего информацию о деятельности Балаховича: «Комиссар полка, подпав под личное влияние Балаховича, ничего самостоятельного для проведения твердой политической линии сделать не мог, и все велось так, как было выгодно “батьке”, ибо таковой умел пустить пыль в глаза о своей преданности сов<етской> власти» [40].
В мемуарных источниках говорится о недоверии партийных кругов Луги к Балаховичу. Например, организатор одного из карательных отрядов И.П. Педдец вспоминал, что в июле 1918 г. «…Балаховичу партийная организация уже тогда не доверяла, и меня предупредили, что если что не так со стороны Балаховича, то просто надо пристрелить его» [41]. Белый мемуарист утверждал, что «Лужский комиссариат, увидев, что Балахович окружает себя бывшими офицерами и добровольцами из числа старых солдат, и чувствуя, что дух отряда отнюдь не советский, забил тревогу» [42].
Я.Ф. Фабрициус, с одной стороны, указывал, что «в полку процветали кутежи и дебоши», с другой стороны, называл партизан Балаховича «дисциплинированными» [43]. Согласно воспоминаниям находившегося в то время в Луге следователя Гроссена, писавшего под псевдонимом Г. Нео-Сильвестр, кавалеристы Балаховича обращали на себя внимание «дисциплинированностью, что в то время было уже редкостью». Однако буквально через несколько строк мемуарист противоречит сам себе, указывая на поступавшие жалобы в адрес кавалеристов Балаховича, которые «шалят в огородах» лужан и «партиями снимают наш урожай» [44]. Возможно, память подвела мемуариста, так как в приказе по лужскому военкомату от 17 сентября говорилось о жалобах на красноармейцев, выкапывающих картофель в частных огоро-/12/-дах, однако предписание о принятии мер в связи с этим было адресовано не Балаховичу, а командиру 1-го Лужского отдельного пехотного батальона [45]. В любом случае эпизоды злоупотреблений солдат Балаховича не выбиваются из ряда примеров, характеризующих крайне низкий уровень дисциплины частей Красной армии в Луге в 1918 г. [46]
Есть сведения о предъявлявшихся Балаховичу претензиях финансового характера. В частности, в документах лужского военкомата есть информация о 15 тысячах рублей, которые были выданы Балаховичу под расписку 14 июля для отряда, отправленного для подавления восстания в Новгородской губернии. Приказом по военкомату от 20 июля предписывалось списать эту сумму в расход, однако через три дня это распоряжение было по какой-то причине отменено [47]. 26 августа приказом по лужскому военкомату Балаховичу предписывалось срочно представить отчетность в расходовании полученных им сумм [48]. Фабрициус и Травинский указывали, что в октябре командование перестало выплачивать жалованье для Особого полка, так как Балахович не отчитался в расходовании якобы ассигнованных ему ранее двух миллионов рублей [49]. Даже если усомниться в размерах этой необычно высокой для 1918 г. суммы, сами претензии не кажутся необоснованными в свете многочисленных злоупотреблений финансового характера, связанных с именем Балаховича в 1919–1920 гг. [50]
С.Н. Балахович объяснял невозможность отчитаться тем, что якобы не брал с крестьян расписки за забранные его солдатами продовольствие и фураж. Однако есть свидетельства противоположного характера: «Местные крестьяне приносили массу расписок о реквизиции Балаховичем скота и лошадей и о приеме денег в счет наложенных контрибуций. Расписки эти были выданы не самим Балаховичем, а его унтер-офицерами, написанные карандашом, лаконического содержания. Например: получено от такого-то контрибуции 4000 рублей, унтер-офицер такой-то. Таких записок была большая куча и таковые с остальными материалами попадали в губчека» [51].
Согласно воспоминаниям Т.В. Васильева, работавшего летом 1918 г. печником в Лужском уезде, прибывший в одну из деревень С.Н. Балахович «…потребовал от крестьян, чтобы их накормили, и после этого спросил, обмолочен ли у крестьян овес, и /13/ приказал насыпать овсом мешки, находившиеся у каждого конника за седлом, после этого сели на лошадей и уехали» [52].
Возможно, недоверием со стороны местных коммунистов было вызвано начавшееся в середине октября 1918 г. формированием при лужском военкомате отдельного кавалерийского эскадрона. 11 октября его командиром был назначен А.Д. Смирнов. 16 октября он донес, что приступил к его формированию. Создание новой части продвигалось небывало быстрыми по тем временам темпами: к 18 октября в составе эскадрона числилось 115 человек, через неделю туда было направлено еще 59 человек [53].
В октябре 1-й эскадрон полка Балаховича, который возглавил подъесаул В.С. Пермикин (старший брат будущего героя Северо-Западной армии Б.С. Пермикина) с двумя орудиями был переведен на демаркационную линию в Елизарьев (Спасо-Елеазаровский) монастырь, а 2-й эскадрон – в Струги Белые. Штаб полка во главе с Балаховичем остался в Луге [54]. На годовщину октябрьского переворота В.С. Пермикин спровоцировал конфликт с приехавшими в Елизарьев монастырь комиссарами и был вынужден со своим эскадроном бежать через демаркационную линию. После краткого пребывания под арестом бывшие красноармейцы были зачислены в ряды начавшей формироваться во Пскове Северной (впоследствии Северо-Западной) армии [55].
После бегства Пермикина выяснилось, что С.Н. Балахович не выполнил приказ о переименовании полка в 3-й кавалерийский и во всех документах самовольно именует свою часть «Особым конным полком». В документах лужского военкомата сентября – октября 1918 г. действительно упоминается только «Особый конный полк» [56]. В связи с этим Балаховичу был объявлен выговор и дано приказание исполнить приказ о переименовании [57].
Никаких других претензий Балаховичу предъявлено не было. Однако 27 октября в Луге был образован Военно-революционный полевой штаб Псковского района в составе комиссаров А.Э. Даумана и Я.Ф. Фабрициуса и военрука М.Н. Васильева, который 5 ноября объявил Гдовский, Псковский и Лужский уезды на осадном положении [58]. В район границы были переброшены дополнительные силы (до 700 и 170 сабель при 4 орудиях) [59].
Несмотря на это, 6 ноября С.Н. Балахович с оставшимся эскадроном и отдельными взводами последовал во Псков вслед за В.С. Пермикиным. Имеющиеся источники не позволяют не-/14/-противоречиво восстановить ход событий между двумя переходами. В любом случае, обстоятельством, непосредственно побудившим Балаховича принять решение о бегстве из-под контроля советов, стал пришедший вызов самого «батьки» или всего его полка. По одной из версий, Балахович был вызван в Петроград лично, по другой – вместе с полком, по третьей – также вместе с полком, но не в Петроград, а в Торошино (последняя станция перед Псковом, где концентрировались советские войска) [60].
Все источники сходятся на том, что переходу предшествовало совещание Балаховича и его командиров, в погоню за ним был отправлен отряд красной кавалерии, которому, однако, не удалось воспрепятствовать переходу. Во время прорыва в Псков Балахович показал, что он отличный партизанский начальник, и сумел практически беспрепятственно провести своих людей южнее Торошино, совершив переход через демаркационную линию на участке Порховского отряда [61].
Интересные подробности о переходе Балаховича содержатся в воспоминаниях Н.О. Смирнова, служившего тогда в Отдельном Лужском батальоне: «К нам на квартиру однажды ночью прибежал телефонист и сказал, что нужно немедленно явиться в батальон <…> всех построили и говорят, что нужно ехать на станцию Торошино и преградить путь Балаховичу, который уходит со своим отрядом во Псков. Только успели об этом сказать, как галопом прискакал сам Балахович, отвел нашего командира в сторону и поговорил с ним, после чего мы получили команду разойтись по своим местам. Все разошлись, а через несколько дней получили известие о том, что Балахович ушел с частью своего отряда к немцам во Псков» [62].
П.Р. Бермонт (Авалов), в 1919 г. командующий Западной Добровольческой армии, считал, что переход полка Балаховича был результатом заговора и был спланирован заранее на совещании в Елизарьевом монастыре 16 октября [63]. В настоящее время эту версию поддерживает А.С. Кручинин. Он предполагает, что существовавшие планы, включавшие, возможно, захват района квартирования, был нарушены спонтанным переходом В.С. Пермикина. Поэтому С.Н. Балаховичу пришлось, спасаясь, импровизировать на ходу [64].
В приказе по лужскому военкомату от 8 ноября излагалась следующая версия событий: «Особый конный полк, команди-/15/-ром коего состоял Балахович, производивший в уезде грабежи и насилия, приказом Военно-революционного полевого штаба расформирован. Но часть 1-го и 2-го эскадронов во главе с командным составом предательски изменила советской власти и перешла к немцам и белогвардейцам во Псков, откуда производит налеты и грабежи». В связи с этим предписывалось «…все документы Особого конного полка или III Конного полка за какими бы то ни было печатями и подписями считать недействительными, и владельцы их подлежат задержанию и доставлению в Лугу, в Военный комиссариат, к коменданту. Балахович и все другие офицеры III Конного полка подлежат задержанию и доставлению по тому же адресу. Вооруженные бродячие банды Балаховича должны везде встречать вооруженное противодействие» [65].
Вместо 3-го конного полка в составе дивизии, переименованной к тому времени в 6-ю стрелковую, приказом от 17 ноября 1918 г. был создан новый конный полк, в состав которого вошли: как 1-й эскадрон – 2-й эскадрон 1-го конного полка (командир Григорчук, 160 человек), как 2-й эскадрон – 2-й эскадрон 2-го конного полка (Балашов, 150 человек), как 3-й эскадрон – Лужский отдельный эскадрон (200 человек, 95 лошадей), как 4-й эскадрон – полуэскадрон бывшего 3-го Петроградского кавалерийского полка (Страхов, 92 человек, 38 лошадей) и Гатчинский отдельный эскадрон (Соколов, 48 человек). Временно исполняющим должность командира полка был назначен командир Гатчинского отдельного эскадрона Соколов, его помощником стал Страхов. 24 ноября полк получил название 6-го кавалерийского [66].
За год службы в Северном корпусе и Северо-Западной армии С.Н. Балахович (принявший фамилию Булак-Балахович) стал генерал-майором. В 1920 г. он последовательно служил эстонцам, латышам и полякам, пытался разыгрывать белорусскую карту. В ноябре 1920 г. как командующий Российской народнодобровольческой армией руководил провальной наступательной операцией в Белорусском Полесье. В качестве генерала запаса С.Н. Булак-Балахович в межвоенные годы проживал в Польше и погиб в Варшаве при невыясненных обстоятельствах в начале Второй мировой войны [67]. /16/
1. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 2302 (воспоминания З.Я. Шеринского). Л. 2 об.–3.
2. РГВИА. Ф. 5344. Оп. 1. Д. 15. Л. 11 и об.
3. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 2283 (В.П. Дроздов. «Балаховщина в Пскове»). Л. 2; эти воспоминания с небольшими изменениями опубликованы: В. Дроздов. Балахович во Пскове // Спутник большевика (Псков). 1926. № 10–11. С. 68–72.
4. Фабрициус и Травинский. Две измены // Гражданская война. 1918–1921. Т. 1. Боевая жизнь Красной армии. М., 1928. С. 249.
5. Архив ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 2.
6. Фабрициус и Травинский. Указ. соч. С. 249–250.
7. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 1456 (воспоминания И.Л. Сондака). Л. 64.
8. Парский Д. Воспоминания и мысли о жизни и службе в Ямбургском отряде Красной армии в марте – апреле 1918 г. (составлено по сохранившимся документам, заметкам и личным воспоминаниям) // Военно-исторический сборник. Труды комиссии по исследованию и использованию опыта войны 1914–1918 гг. 1919. Вып. 2. С. 205.
9. Фабрициус и Травинский. Указ. соч. С. 251.
10. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 1456 (воспоминания И.Л. Сондака). Л. 63–64.
11 РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 434. Л. 267; Архив ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 3.
12. Парский Д. Указ. соч. С. 208.
13. РГВА. Ф. 1223 (11-я стрелковая дивизия). Оп. 2. Д. 434. Л. 267.
14. Там же. Ф. 1171 (6-я стрелковая дивизия). Оп. 1. Д. 200. Л. 15 и об., 38.
15. Там же.
16. Там же. Л. 26.
17. Там же. Л. 41.
18. Там же. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 2. Л. 39.
19. Архив ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 3.
20. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 29. Л. 150.
21. Там же. Д. 31. Л. 13.
22. Там же. Л. 14 об.
23. Архив ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 4 об.–5; ЦГА СПб. Ф. Р-5444. Оп. 1. Д. 1. Л. 28 и об.; Д. 3. Л. 31 об.; Фабрициус и Травинский. Указ. соч. С. 251.
24. ГАНО. Ф. Р-1527. Оп. 1. Д. 83. Л. 13 об.
25. РГВА. Ф. 1223. Оп. 2. Д. 428. Л. 83.
26. Пять лет XI-й Петроградской стрелковой дивизии (25 сентября 1918 г. – 25 сентября 1923 г.). Пг., 1923. С. 10.
27. Архив ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 5.
28. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 200. Л. 107.
29. Там же. Л. 119.
30. ЦГА СПб. Ф. Р-6690. Оп. 2. Д. 33. Л. 8–9.
31. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 200. Л. 128.
32. Яров С.В. Крестьянские волнения на Северо-Западе Советской России в 1918–1919 гг. // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. 1996. М., 1996. С. 155.
33. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 200. Л. 151.
34. Там же. /17/
35. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 1456 (воспоминания И.Л. Сондака). Л. 66.
36. Архив ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 4.
37. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 200. Л. 164.
38. Архив ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 3 об.
39. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 1456 (воспоминания И.Л. Сондака). Л. 64.
40. Там же. Д. 2283 (В.П. Дроздов). Л. 3.
41. Там же. Д. 2405 (воспоминания И.П. Педдеца). Л. 1.
42. Архив ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 3 об.
43. Фабрициус и Травинский. Указ. соч. С. 252, 254.
44. Нео-Сильвестр Г. Батько Булак-Балахович (Рассказ судебного следователя) // Возрождение (Париж). 1951. Тетр. 16. С. 117.
45. ЦГА СПб. Ф. Р-5444. Оп. 1. Д. 3. Л. 76.
46. Алексеев Д.Ю. «Вооруженные банды, именующие себя красноармейцами»: комплектование личным составом 4-й Петроградской дивизии (весна – лето 1918 г.) // Война в судьбах людей. Сборник материалов молодежной конференции, посвященной 70-летию Победы в Великой Отечественной войне и приуроченной ко дню рождения Выборгского района Санкт-Петербурга. 22 мая 2015 г. СПб., 2015. С. 7–14.
47. ЦГА СПб. Ф. Р-5444. Оп. 1. Д. 1. Л. 28 об., 34.
48. Там же. Д. 3. Л. 39.
49. Фабрициус и Травинский. Указ. соч. С. 254.
50. См., напр.: Смолин А.В. Белое движение на Северо-Западе России. 1918–1920. СПб., 1999. С. 216–218.
51. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 2602 (воспоминания А.М. Ковета). Л. 3–4.
52. Там же. Д. 2399 (воспоминания Т.В. Васильева). Л. 3.
53. ЦГА СПб. Ф. Р-5444. Оп. 1. Д. 3. Л. 124, 127, 138, 141.
54. Архив ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 5 и об.
55. Там же. Л. 5 об. и 6; Фабрициус и Травинский. Указ. соч. С. 253.
56. Например, ЦГА СПб. Ф. Р-5444. Оп. 1. Д. 3. Л. 103 об., 106 об., 117.
57. РГВА. Ф. 1171. Оп.1. Д. 200. Л. 175.
58. Там же. Л. 183 об.
59. Фабрициус и Травинский. Указ. соч. С. 253.
60. Архив ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 6–7; ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 2602 (воспоминания А.М. Ковета). Л. 1–4; Фабрициус и Травинский. Указ. соч. С. 254–255.
61. Архив ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 7–8; Фабрициус и Травинский. Указ. соч. С. 255.
62. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 2407 (воспоминания Н.О. Смирнова). Л. 3.
63. Авалов П. В борьбе с большевизмом. Глюкштадт, Гамбург, 1925. С. 75.
64. Кручинин А.С. С.Н. Булак-Балахович и балаховцы в борьбе за Псков осенью 1918 года // Война и оружие: Новые исследования и материалы. Ч. 2. СПб., 2013. С. 395–400.
65. ЦГА СПб. Ф. Р-5444. Оп. 1. Д. 3. Л. 155.
66. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 200. Л. 192, 195 об.
67. Алексеев Д.Ю. Боевые действия Русской народной добровольческой армии в ноябре 1920 г. // Военная история России XIX–XX веков. Материалы V Международной военно-исторической конференции. СПб., 2012. С. 253–279. /18/
Война и оружие. Новые исследования и материалы Труды Седьмой Международной научно-практической конференции 18–20 мая 2016 года. Часть I. Санкт-Петербург, ВИМАИВиВС, 2016. С. 7-18.