Латышские заметки

Петроградская правда. №124. 14 июня 1918 г.

Выписал из Петроградской правды о жизни Латвии под немецкими оккупантами в 1918 г., пару публикаций о латышских стрелках и о гибели Нахимсона и Юдина.

СТРЕЛОК ЛАТВИИ

"Без сожаления отдадим жизнью свою за Интернационал..."

Стрелок красной Латвии....
Вы, наверное, слыхали о нем. О сыне без родины, брошенном судьбою далеко от своих родных, от милого, светлого солнца горячо любимой Латвии. Вы его встретит в красном Петрограде, в белокаменной Москве и в других крупных центрах революционной России, где он в передовых рядах рабоче-крестьянского движения, вместе с русским рабочим борется за укрепление завоеваний Советской власти, за переустройство и реорганизацию жизни на новых началах, на принципах равенства, любви и братства, на основах социализма.
Там далеко, далеко, где вечером солнце опускается за темные вершины угрюмых сосен, где шумит и со стоном ударяются о берег неспокойные шумящие волны Балтийского моря, там родина латышского стрелка... Хищники германского империализма теперь хозяева...
Силой обстоятельств латышский стрелок должен был уйти из красной Балтики, оставив на время начатую революционную работу, переустройство Латвии, так долго стонавшей под гнетом германско-баронского средневекового феодализма и бюрократического русского чиновничества.
Почти весь революционный пролетариат Прибалтийского края при последнем наступлении германских разбойничьих банд остался на месте, и, сразу почувствовал всю тяжесть руки германского юнкера на своих плечах. Всем известны расстрелы выдающиихся организаторов революционного движения. С ненавистью и пылая гневом, читал латышский стрелок о виселицах, на которые посылались член латышской с.-демократической партии и члены земельных комитетов, а также работники других общественных демократических организаций. Немецкие "культуртрегеры" устраивали оргии, дикие вакханалии на костях обезоруженного пролетариата Латвии...
Латышский стрелок все это знает; может быть, брат его повешен может быть, отец, убитый предательской пулей лежит гду-нибудь в сугробе тающего снега. Каждая пядь сырой земли залита кровью, слышатся стоны страдающих матерей...
Судьба несправедлива, особенно, несправедлива по отношению к сынам красной Латвии.
Сложившееся тяжелое положение латышского стрелка и вообще всех трудящихся масс всего Прибалтийского края стараются использовать для своих гнусных целей враги Советской власти, в том числе и русские и латыши. Играя на национальном чувстве, враги народа и приспешники капитализма стараются натравливать латышского пролетария, а в особенности латышских стрелков, против русских солдат и рабочих, и против русской революции.
Более смелые, более наглые и бесстыдные открыто говорят, что большевики продали Латвию...
Брестский мир - реальный факт, и с его последствиями пролетариату Латвии тяжелее всего приходится считаться. Мы, латышские стрелки, не отрицаем того, что этот мир - не тот мир, за который мы боролись все время, мы знаем, что этот мир давит наши плечи и плечи русского пролетария...
Но мы этого в упрек Советской власти не ставим: мы знаем, что другого выхода не было... Революционная Россия не смогла устоять в исключительно тяжелый момент, и ей пришлось отступить на новые позиции: создавшиеся условия с повелительной необходимостью диктовали такой ход тактического действия...
Внутренний враг побежден; борьба с русской контр-революцией окончилась полным поражением последней. Настало время вплотную приняться за созидание нового социалистического общества.
Но этого мало. Международная буржуазия с ненавистью смотрит на "большевистскую заразу", и при первой возможности постарается нанести Русской Социалистической Республике активный сильный удар. Западный пролетариат запутался в нитях империализма: на алтарь его приносятся тысячи молодых жизней... Это говорит нам, что впереди еще... борьба и борьба...
Латвя ждет своих сыновей, своих славных борцов за свободу. Мучаясь под гнетом германского империализма, она верит, что придут они и и свободят ее от исторического своего поработителя.
Латышские стрелки вернутся обратно на свою родину, не для того, чтобы преклонить колена перед идолами капитала, нет, они начнут бороться с немецкими контр-революционерами, как с германским, так и всемирным капитализмом. Они отмстят за своих павших товарищей...
Латышский рабочий класс знает, что если погаснет светлый луч великой русской октябрьской революции, вместе с ним умрет и свобода... Не быть и свободной Латвии без свободной России...
И подымая высоко знамя революции, под которым умирали лучшие наши браться в борьбе за свободу, во имя этих павших борцов за лучшее будущее, мы, латышские стрелки, говорим всем, у кого в груди не погасли вера в победу социализма, - придет время, и мы восстанем против палачей народов, против эксплоататоров всех трудящихся и сбросим вековые цепи рабства...
Через всемирную революцию - к свободной жизни. Да здравствует братство народов!..

К.Иокум.

Петроградская Правда. №76. 16 апреля 1918 г.

Немецкий террор в Прибалтийском крае

После оставления русскими войсками гор. Риги, вся, до тех пор незанятая германцами территория, переживала такие ужасы, что нельзя даже подобрать нужных красок, чтобы нарисовать соответствующую картину. По прибытии германских войск в городе Ригу, командующим был издан приказ в котором в каждой строке были лаконические слова: я воспрещаю или я приказываю исполнять то-то и то-то. Таким образом под угрозой смерти, каторжных работ и неимоверных сумм штрафа, освободители от русского красного игра и носители немецкой культуры, задушили всю общественную и хозяйственную жизнь занятой территории и г. Риги.
Начались массовые аресты, и германская карательная экспедиции приступила к очищению города и занятых окрестностей от всех жизненных припасов: мирных жителей, а равно и оставленного русскими войсками. Не подействовали ни просьбы жителей, ни стоны, ни рыдания.
Германские шайки грабили, как изголодавшиеся звери, не оставляя мирным жителям даже куска хлеба и оправдывая свои поступки тем, что им необходимо произвести справедливое распределение продуктов в интересах самих жителей занятой территории. Все отобранное отправлялось в глубь Германии, отправка производилась транспортами в покрытых брезентами возах 1).
Таким образом, изо дня в день становился чувствительнее острый недостаток в съестных припасах и цены на все поднялись с неимоверной быстротой.
Началась спекуляция. Спекулировали германские солдаты совместно со своим начальством. Ежедневно издавались обязательные постановления, якобы в интересах населения, назначалсь ниже цен, существовавших во время пребывания в Риге русских войск. Говядина - 90 к., свинина - 1 р. 35 к., сало - 2 р. 60 к., баранина - 85 к., белый хлеб - 20 к., картофель - 5 к. за фунт, свежее молоко - 50 к., штоф и т.д. Однако, по этим ценам на

1) Т.е., большею частью, по ночам.

рынке ничего получить нельзя. Объясняется это тем, что все население занятой территории было положительно ограблено.
Рабочий класс и беженцы Курляндии неоднократно обращались к германским властям за получением пропуска на въезд в Курляндию и Литву за покупкой съестных припасов. Рабочим города Риги, женам призванных на военную службу пропуски не выдавались. Беженцам Курляндии и Литвы выдавались проруска на въезд по 5 руб. с человека, не исключая детей, а за пропуски на право въезда и выезда обратно взималось по 10 руб. с каждого. Получение пропуска было сопряжено с неимоверными трудностями и ужасами: в очереди приходилось стоятьднем и ночью. Но, простояв в очереди, не каждый получал его: германские солдаты избегали неоднократно стоящих в очереди, называя их бунтовщиками и бандитами - большевиками. Отправка беженцев в Курляндию и Литву оставила крайне удручающее впечатление. На реке Двине, при отступлении русских войск, все мосты были взорваны и сожжены... Переправка через Двину производилась на паромах, которые неоднократно от перегрузки тонули, и многим пришлось найти себе покой в Двине. Были такие случаи, что несколько паромов утонуло и с германскими солдатами и автомобилями. Отправляющихся беженцев сопровождал германский конвой.
Впоследствии оказалось, что по дороге конвоиры отбирали у беженцев все.
Как мне лично пришлось убедиться, жизнь в Курляндии до сего времени представляет лишь одни ужасы и настоящий немецкий террор. Богослужение в Курляндии, Литве и Риге допускалось лишь с разрешения представителей германских властей: на посещение церкви необходимо было получить пропуск. Пропуски требовались также для того, чтобы попасть из одной усадьбы в другую, к соседям, на обработку полей, на луга и т.д. Владельцам усадеб и вообще всему населению оставлялся так называемый казенный паек: на каждого 20 ф. ржи, 20 ф. картофеля в месяц и по 15 ф. мяса на год и т.д. Избыток реквизировался в пользу германцев по самым низким ценам, а иногда и совершенно бесплатно.

Петроградская Правда. №77. 17 апреля 1918 г.

Ужасы тюрем

Тюрьмы Латвии превращены в гильотину, которая не сразу, но медленно, постепенно убивает тысячи заключенных. Люди, заключенные в этих каменных мешках, бессильны начать и вести какую бы то ни было борьбу.
Тюрьмы переполнены, в камере, предназначенной для одного человека, заключают обыкновеннно 3, а часто и 4. Нет возможности повернуться. Если кто хочет подвинуться, то остальные должны стать вплотную, чтобы дать ему дорогу.
Можете представить себе, какие там гигиенические условия, где люди живут, как в бочке. Лежат на асфальтовом полу; мешка, одеяла, простыни не дают. Все потребности должен сделать там же, для чего в углу находит ушат, который 2 раза в день - утром и вечером - выносит вон. Особенно, сейчас, летом, ушат невыносимо воняет и совершенно расстраивает уже и так слабое здоровье заключенных. В камерах набралось нечистот и грязи очень много, никогда не подметают пол, метлы и тряпок для чистки камеры не дают, а если заключенному где-нибудь удастся найти то их немедленно отбирают. Поэтому в камерах царит ужасный "порядок", на который немцы, славящиеся своей культурой, не обращают никакого внимания.
На прогулку заключенных выпускают 2-3 раза в неделю по 15-20 мин. каждый раз. Все остальное время заключенный должен проводить в камерах.
Пища - хуже той, которой кормят собак. По утрам дается так называемое "кофе", которое имеет какой-то отвратительный запах. На весь день дается 1/8 ф. хлеба, а за обедом переменно около литра (прибл. 2 бутылки) похлебка, борщ и негодные плоды - в конце концов из остатков всех этих трех пищевых продуктов сварят четвертый суп и подносят заключенным. Похлебка варится из муки, вики и прибавляется немножко сахарина. Все остальные супы варятся с мясом тюленей и воняют ворванью; понятно, что их может кушать только совсем голодный, организм которого не может отличать хорошее от плохого. Вечером дается опять "кофе" и этим все кончается. Заключенные представляют из себя стаю голодных волков, которые так изголодались, что еле-еле могут двигать ноги. Эта пища тысячи несчастных сводит в гроб.
Режим и его драконические средства напоминают средневековье. За малейшие пустяки сыплются репрессии. Разговор через окно карается десятидневным заключением, (а часто и больше) в карцер при воде и 1/8 ф. хлеба. В лучше случае заключенного лишают обеда. Были случаи, когда за пустяк заключили в карцер на несколько месяцев. Никаких постановлений и правил о наказании заключенных нет, тюремная администрация в лице лейтенанта наказывается по своему усмотрению
Бывают у нас также нередкие случаи, когда "бьют в морду и тыкают в нос". Так в июне месяце в Рижской цитадели в 125 камер прикладами винтовок обработали одного русского пленного; и подобных случаев очень много. Обыкновенно, это случается там, где никто этого не видит.
Читать книги, держать у себя карандаши и бумаги и курить воспрещается - это особенно трудно у политических, у которых нет возможности сделать что-нибудь для самообразования.
Ежедневно в камерах происходят обыски, причем заключенных раздевают, и если что-либо удается найти, то заключенный подвергается строгому наказанию.
В таких условиях все заключенные находятся со дня входа немцев в ригу. Все без исключения больны и так истощены, что остался один скелет. И все-таки врач говорит, что заключенный притворяется больным, чтобы попасть в больницу. Ужасные гигиенические условия, не человеческая пища и режим приводят заключенных в отчаяние. Очень многие или сходят с ума или кончают самоубийством. Таково положение заключенных в тюрьмах Латвии.

Июнь, 1918 г., Рижская цитадель:

(Из латышской газ. "Zihna" ("Борьба")

Петроградская Правда. №163. 31 июля 1918 г.

Домогательства латышской буржуазии

Во время октябрьской революции, когда латышские стрелки на улицах Петрограда и Москвы вместе с русскими рабочими и красногвардейцами боролись за высокие идеалы социализма, латышская буржуазная пресса, во главе с газетой "Лидумс", подняла вопль, что маленькому латышскому "народу" и его стрелкам весьма гибельно вмешиваться в политические дела великого русского народа. После февральской оккупации Латвии, латышские стрелковые полки окончательно стали Советскими полками. Но латышскую буржуазию не оставляют мечты о самоопределении Латвии на буржуазных началах, об учреждении буржуазных органов самоуправления, реорганизации милиции и национальных стрелковых полков. С этой целью они стараются, играя на струнах национализма, посеять среди латышских стрелков разлагающее начало; главным козырем они выставляют утверждение, что после занятия Латвии немцами, задачею латышских стрелков является якобы не борьба за Россию, а за освобождение Латвии. На состоявшемся в городе Вольмаре собрании латышских буржуазных элементов, во главе с пастором Певасаром и купцом Гросманом, постановлено, при помощи находящихся в Россию национальных организаций распространять пропаганду о возвращении латышских полков на родину, образован даже соответствующий фонд...
В ответ на эту гнусную агитацию не остались латышские стрелки без освещения своего положения; в газете "Циня", мы читаем следующие доводы. Если предположить, что у нас, латышских стрелков, действительно нет родины, что мы сейчас разбросаны по великой и обширной России, то спрашивается, была ли у нас родина, когда мы сидели в сырых окопах болотистой местности Тыреля?
Когда, по преступному приказанию, тысячи наших братьев сложили головы во время декабрьского наступления на берегах Дзины и Аа Курляндской, когда наши матери и жены утопали в слезах, разве у нас тогда была родина? В Латвии, которую капитализм, как паук окутал паутиною, для трудового народа нет родины. Только тогда, когда рабочий класс будет освобожден от капиталистического ига, свободной станет угнетенная Латвия. Тогда у нас будет родина.
С большим негодованием латышские стрелки опровергают гнусную клевету латышских народных социалистов и шовинистов, будто бы Советская власть отдала Латвию в руки германских империалистов. При бывшем экономическом и международном положении России, оккупация Латвии была неизбежна.
Наконец, несколько слов об "успехах" буржуазной агитации среди латышских стрелков. Полковые комитеты не только не боятся ухода стрелков, а напротив, неотвечающих своему назначению увольняют и публикует в газетах. Как на характерный факт нужно указывать на то, что наблюдается совершенно обратное явление: ряды стрелков не уменьшаются, а пополняются эмигрантами из Латвии, куда приглашают вернуться... Так в газете "Цыня" опубликован список вновь поступивших 106 стрелков для аттестации всего общества, что весьма необходимо для установления железной революционной дисциплины.

Я. Эцеша

Петроградская Правда. №164. 1 августа 1918 г.

В Латвии

Молотьба.
Во многих местах начинают молотьбу. У жителей вышли уже все запасы хлеба и они терпят голод. Хлебдавно уже убран, но с молотьбою дело обстоит плохо, - никто не смеет приступить к молотьбе, пока не привезут молотилку. Молотьба производится при присутствии германского караула, который и записывает полученное количество хлеба.
Каждому оставляется определенное количество и все лишнее приходится доставить в сборный пункт, где за него платят по определенной таксе. "Серым баронам" этот порядок далеко не по вкусу и этого они уж не ожидали от своих "спасителей".
Оставляемый паек более чем посредственный и хватит только-только на полуголодное существование, о продаже нечего и говорить. "Лучше было бы с большевистским правительством, они были все-таки "свои люди", - стонут "серые бароны".
В особенно тяжелом положении очутилась деревенская бедноты. Хлеб продается им из германской комендатуры и не менее, чем сразу на целый год; на это недостает денег. Продажа производится только до 1 октября и после этого срока весь оставшийся хлеб поступает в распоряжение городского населения, или, вернее, на содержание немцев, хотя об этом молчат.

Кража хлеба с полей.
В последнее время замечается в Латвии редкое и до сих пор небывалое явление, что крадут с полей хлеб, даже колосья и картофель. Пока не выяснено, кто виноват, несостоятельные ли жители или германские солдаты, но при городских же районах можно с уверенностью сказать, что делают это полуголодные жители города. Промышленность стоит, беднота, выброшенная на улицу переживает тяжелые дни и должна итти на преступление. Тщетно кричат органы буржуазии, что народ не умеет себя достойно вести перед немцами.

Петроградская Правда. №193. 5 сентября 1918 г.

Из Риги.

3 сентября, как нам рассказывает лицо, заслуживающее полного доверия, в Риге немцы отпраздновали годовщину занятия города. Состоялась манифестация, и весьма характерно, что среди манифестантов не было видно ни одного представителя латышских кругов, ни одного пролетария, праздновали годовщину взятия города только те, кому это на руку. Пролетариат своим отсутствием молчаливо протестовал. Но иногда это молчание нарушается.
Но не обходится в Риге одними молчаливыми протестами как то было некоторое время тому назад.
Опять состоялось германское празднество; на этот раз сооружали памятник, подобный известному Гинденбургскому памятнику, с вбиванием в него гвоздей публикой. На пазднестве присутствовала исключительно немецкая публика, если не считать кучки любопытных из коренного населения. Вдруг на эстраде появляется женщина, пламенно протестующая и против празднества, и против памятника. Хотя ее скоро заставили замолчать, но все-таки ее речь произвела впечатление, вызвав одобрение среди немногочисленных представителей действительного народа.

Петроградская Правда. №200. 13 сентября 1918 г.

Как живут латыши под властью немцев

После октябрьской революции латышские безземельные сельско-хозяйственные рабочие, которых в этом крае 2/3 сельского населения, спешно приступили к конфискации баронских имений. Весь инвентарь был взят на учет, никаких хищений не было допущено, постановлено было имения не делить, а обрабатывать сообща.
После прихода немцев первым их приказом все имения были возвращены их прежним владельцам. Вместе с немцами возвратились и все помещики и их управляющие и началась жестокая расправа с батраками, участвовавшими в конфискации и в управлении конфискованными имениями. Батраков и арендаторов, заподозренных в сочувствии большевикам, выгоняли из имений, не уплатив им даже заработанных денег.
Вместе с тем началось выколачивание арендной платы с арендаторов. Тех, кто не мог уплатить по первому требованию, сажали в тюрьму, а имущество распродавали.
Крупные крестьяне землевладельцы смотрели на расправу с батраками и мелкими арендаторами с радостью, потому что все они держали наемных рабочих и сдавали свою землю в аренду или из половины урожая. Но скоро немцы принялись и за них. Немцам надо было кормить войско, стоявшее в этом краю. И они принялись за реквизиции. Брали и берут все: хлеб, масло, яйца, картофель и фураж, причем многое вывозится в Германию. За реквизированное платили по твердым немецким ценам, которые много ниже наших. Потом обложили податью продукты: каждая волость должна была поставить в неделю от 2 до 5 коров, весом по 20 пудов каждая. С каждой коровы давать по 2 ф. масла в неделю и с курицы по 2 яйца в неделю. Весь лен прошлого года реквизирован и вывезен в Германию и теперь приступлено к реквизиции шерсти и всяких материй. Налогами обложены даже все собаки. Если хочешь ехать, даже в свой уездный город, то надо брать у коменданта разрешение и платить за него, иначе оштрафуют или посадят в тюрьму.
За хранение у себя оружия грозит смертная казнь и было несколько случаев, что за это расстреливали. Теперь немцы приготовляются к реквизиции всего урожая, оставив у населения только на семена и на пропитание по германским нормам (по 1/4 фунта на взрослого человека). От этих реквизиций освобождены только помещики, для которых наступило райское житье.
На место советов безземельных немцы поставили старые Николаевские волостные правления, в которые избирателями являются только крестьяне усадьбовладельцы. В апреле этого года немцы созвали в Риге собрание из помещиков-немцев, немецких пасторов да нескольких волостных старшин и это собрание постановило отделиться от России и присоединиться к Германии. Постановление было сделано якобы от имени всего народа. Нечего и говорить, что собрание это не может считаться выразителем воли всего латышского народа; латышский народ в своем большинстве хочет присоединиться к России, а не к Германии.
Как ни тяжело в настоящее время положение рабочих и безземельного крестьянства в Прибалийском крае, но они не падают духом и надеются, что близкая революция в Германии освободит их из когтей помещиков и буржуазии.

Петроградская Правда. №206. 20 сентября 1918 г.

ПОДРОБНОСТИ УБИЙСТВА Т. НАХИМСОНА

По рассказам товарищей, бывших очевидцами гнусного убийства военно-окружного комиссара т. Нахимсона, т. Нахимсона, был захвачен белогвардейцами в номере гостиницы "Бристоль", где он жил и препровожден совместно с другими арестованными, в 1 участок милиции в каземат. Сюда, спустя некоторое время, явился здоровый курчавый парень в белой рубахе с открытым воротом и засученными рукавами, по показаниям некоторых товарищей, сыщик Греков, и спросил Закгейма и Нахимсона, не зная, очевидно, что первый уже убит.
Т. Нахимсон назвал себя. "Ступай за мной!" - крикнул этот тип и повел тов. Нахимсона во двор 1 участка. Здесь уже ожидали несколько вооруженных белогвардейцев, один из которых, толстый офицер, крикнул: "сбрось пиджак". Тов. Нахимсон скинул пиджак и швырнул его в сторону командовавшего белогвардейца.
"Пли", скомандовал последний и т. Нахимсон упал, пронизанный насквозь разрывными пулями.
Толстыый офицер подошел к умирающему товарищу и выпустил в него из браунинг еще две пули. Затем убитого положили на извозчика и взили по Ильинской площади и прилегающим улицам для обозрения и удовольствия всей белогвардейской своры.

Петроградская Правда. №160. 27 июля 1918 г.

Похороны тов. Нахимсона

Много ранее назначенного времени собрались все товарищи, пожелавшие отдать последний долг безвремено погибшему тов. Нахимсону, тело которого находилось в зале совета 1-го городского района. Гроб утопает в цветах и венках.
Трогательно видеть матерей-работниц, пришедших с детьми отдать долг товарищу с цветами в руках и с простыми словами скорби по поводу безвременной кончины тов. Нахимсона. У гроба находились мать тов. Нахимсона, две сестры и два брата.
Торжественные похороны борца за великое дело революции происходили согласно церемониалу.
Впереди процесси несли множество венков от различных организаций.
Играл оркестр.
Реяли знамена, развивались стяги.
Бодро идут товарищи-красноармейцы: видно, что они готовы отомстить за павшего борца революции.
В момент опускания гроба т. Нахимсона в землю, был произведен салют с верков Петропавловской крепости. Были произнесены речи. Говорил тов. Троцкий о необходимости бороться и отомстить за смерть товарища Нахимсона; говорил тов. Корсак о деятельности тов. Нахимсона. К мести призывал тов. Лашевич.
Затем все присутствующие пропели "Вы жертвою пали" и "Интернационал".
Часов в 8 стали постепенно расходиться, дав себе клятву отомстить за смерть тов. Нахимсона.

С.Маситин

Петроградская Правда. №164. 1 августа 1918 г.

Памяти тов. Юдина.

На чехо-словацком фронте смертию героя пал командир 3-й Латышской Стрелковой бригады тов. Н. Юдин. Его подвиг отмечен постановлением Совнаркома: переименовать станцию "Красная Горка" в "Юдино" и назначить его родным усиленную пенсию в размере 10 тысяч рублей в год. Я знаю тов. Юдина с 1905 года. Когда я прочитал упомянутое посановление, мне око показалось лишним: павший был одним из тех редких героев, которых блеск и слава не пленяет, которые живут и черпают счастие лишь в сознании той работы, которую они делают. Результаты достигнутого наполняют их душу радостью и вливают в нее такое содержание, которое выше всех ценностей, выше пустого внешнего блеска и мимолетной славы. Тов. Юдин, подобно герою латышской сказки И.Райниса "Золотой Конь", не останавливался на своем тернистом пути, когда достигнутые результаты сулили покой и материальное обеспечение. Он не останавливался, когда кругом улыбались и сулили славу. Ю. - сын деревенского безземельного пролетария, испытавший с малых лет всю тяжесть и унижение кулацкой кабалы, перенесший на своих плечах преждевременные заботы по обеспечению своих родных, он мужественно и гордо боролся со всеми невзгодами жизни и вышел "в люди", сделавшись учителем деревенской бедноты. Его широкую любовь к простому, темному люди не могла уменьшить масса работы в 5-классном народном училище. Юдин принимает деятельное участие в общественной жизни, не только в легальном Ветальском благотворительном Обществе (Венденского уезда), устраивая представления и лекции, но и в конспиративном круже с.-д. В 1905 г., после эмиграции многих общественных деятелей, Ю. становится фактическим руководителем общественной жизни молодежи; появляются доносы и отзывы администраторов о его политической неблагонадежности, но умение наладить конспиративный путь, спасает Ю. В темные ночи, в дождь и слякоть устраивались собрания "лесных братьев", где товарищ Юдин жертвовал всем, помогая несчастным материально и морально; он собрал средства для отправки "лесных братьев" в Финляндию, когда зимние холода заставляли их позаботиться о другом убежище.
Октябрьская революция застает Юдина в рядах латышских стрелков. Происходят аресты буржуазных сынков - прапорщиков, Ю. опять с низами народа - с простыми и храбрыми стрелками: принимает деятельное участие в организационной работе "Исколастрел", занимает должность заместителя заведующего юридическим отделом, принимает участие в рабоах Революционного Трибунала. Это самый Трибунал судил политического противника Юдина - Веглавского пастора и ростовщика Андрева Недра, организовавшего контр-революционное восстание против местных волостных Сов. безземельцев.
Но теперь, когда она узнает правду о геройской смерти своего бывшего руководителя и учителя, она не будет плакать, а будет петь восторженные гимны борьбы, славы и вечной памяти.

Петроградская Правда. №180. 20 августа 1918 г.